Среда обитания – Космос. Екатерина Аристова

перья и двину в какой-нибудь захудалый клубешник.

      – Только не увлекайся. Я тебя знаю.

      – Не нуди. Я три года торчала на рудниках, где вокруг меня были лишь горы бареллита*, гааптяне и замученные люди. Для нас тогда существовали две радости – соевая похлебка и пятичасовой сон. Три месяца я сидела взаперти в дедовском доме. А завтра – строгая дисциплина и редкие увольнительные. Могу я хоть напоследок повеселиться?

      – Я разве против? – вздохнул Макс. – Ты просто береги себя, ладно? Последний наш поход в клуб соммерцы запомнили надолго. Küsse Dich, Auf Wiedersehen*.

      – Пока, – махнула рукой Саманта и отключилась.

      От тишины, тотчас ворвавшейся в комнату, зазвенело в ушах. Девушка зажмурилась и надавила на веки. Разговор с другом возродил никому не нужные воспоминания. Гаапт. Прóклятая планета.

      Саманта кинула взгляд в зеркало и ужаснулась. Привлекательная девушка с длинными белыми волосами, в растянутой футболке и трикотажных шортах, исчезла. Вместо нее отражение показывало больную изможденную особу с грязным лицом, неровно обрезанными космами и безумными глазами.

      …Рюкзак трется о спину, и такое ощущение, что на теле живого места не осталось. Две недели непрерывного дождя, меняющего лишь интенсивность. Мелкая зябь, неторопливо падающая с ватного низкого неба, пронизывающая тело до самых костей, наполняла влажностью все органы, мышцы, костную ткань. Она сменялась каждые три часа разверзшимися хлябями, да такими, что казалось – водопад, непрерывно изрыгающийся рвотного цвета тучами, пробьет насквозь.

      Галеты промокли. Во время привалов приходится есть влажное склизкое нечто, которое так и норовит покинуть желудок во время процесса. Мясо? Не, не слышали. Сушенное закончилось в первые два дня. Благо, вода никогда не кончалась, и смерть от жажды нам не грозит, слава вакууму.

      Но сил идти уже нет. Из носа постоянно льется, смешиваясь на коже с дождем и слезами из почти ослепших от влаги глаз. Я держусь только благодаря спине Оливье впереди. Он играет роль спасительного маяка, не давая мне плюнуть на все и рухнуть в канаву с водой. Мышцы ломит от усталости и сырости, но я продолжаю отсчитывать шаги. Раз-два, раз-два, не спать, раз-два, раз-два, не падать, раз-два, раз-два, вставай, эросианская каракатица!

      Мы слегка напоминаем аборигенов Гаапта: такая же черная кожа, воспаленные красные глаза светятся безумием, а скрюченные пальцы удивительно напоминают клешни. Но кому какое дело, как мы выглядим. Здесь ни одной живой души, даже хищники и прочие опасно-ядовитые звери убрались в свои норы, пережидать сезон дожей, которой длится ровно половину года. Угораздило же нас рухнуть именно в это время, да еще и вдали от всех населенных пунктов. Челнок неожиданно взбеленился, и нас выбросило в пустыне. Которая каждые шесть месяцев превращается в огромное болото.

      Хорошо еще, что вместе со мной полетел Оливье. Спасибо капитану «Бисмарка». Собрание рудокопов в считанные часы превратилось в забастовку. Аборигены вдруг отказались работать в шахтах, ссылаясь на генезис,