Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи. Марджи Фьюстон

но это заставило бы ее передумать насчет моего отъезда, а мне нужно срочно отправляться в путь.

      Ее пальцы сжимают и разжимают кружку, пока мы смотрим друг на друга.

      – Береги себя, – напутствует мама.

      Я киваю, радуясь, что остаюсь на знакомой территории. Мы не будем поддаваться эмоциям. Мама проявит ко мне обычную материнскую заботу, и я отправлюсь своей дорогой. Я тащу свой чемодан к входной двери.

      – Ты не забыла взять принадлежности для рисования? – спрашивает мама, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть на меня.

      Я не хочу продолжать этот разговор. Всю мою жизнь мама не поддерживала мое увлечение рисованием, а теперь вдруг решила передумать? Когда я больше не могу рисовать?

      – Возможно, ты почувствуешь там вдохновение, – поясняет она.

      – Ага, – отвечаю, стараясь говорить как можно более расплывчато. Все мои принадлежности для рисования остались наверху, под кроватью, где им сейчас самое место. Я не хочу их брать. Все, чего я хочу, – избежать этого разговора. – Пока, мам, – говорю я, прежде чем она успевает продолжить расспросы.

      Мама кивает и возвращается к своему чаю, а я наконец выхожу за дверь.

      Я дрожу как от предвкушения поездки, так и от непреодолимого желания остаться дома и вечно держать папу за руку, пока тащу свой чемодан по тротуару к дому Генри. Но никакой вечности не будет, если я сейчас не отправлюсь в путь. Папа не проживет еще год. Возможно, он не проживет даже месяц.

      Мой чемодан, покачиваясь, катится по неровной подъездной дорожке к тому месту, где Генри ждет у своего грузовика.

      – Привет, – говорит Генри, хватая мои вещи и забрасывая их в кузов.

      Не ответив, я забираюсь на пассажирское сиденье, и мы едем в тишине, пока она не становится гнетущей.

      – Ты считаешь, что я заблуждаюсь, – упрекаю я темную обочину дороги, которая проносится мимо нас.

      – Нет. – После долгой паузы Генри продолжает: – Я считаю, что тебе грустно.

      Я хочу разозлиться на его слова, но в них нет и намека на снисходительность, в них звучит только честность.

      – Мне не грустно, – возражаю. – Я иду к своей цели.

      Печаль только мешает. У меня нет сил на нее.

      – Ладно, – соглашается Генри.

      Мы вновь молчим, пока не подъезжаем к аэропорту и не въезжаем на парковку экономкласса.

      – Ты можешь высадить меня у терминала.

      – Я провожу тебя внутрь.

      Я фыркаю, толкаю дверь и выхожу в теплую ночь.

      – Ты не обязан этого делать.

      – Я знаю. – Генри захлопывает свою дверь и запирает на замок.

      Затем лезет в кузов и достает мой ярко-розовый чемодан на колесиках, поднимает ручку и передает его мне.

      Я поворачиваюсь, чтобы попрощаться, но Генри занят чем-то еще. Из кузова грузовика он вытаскивает темно-синий чемодан и вытягивает его ручку.

      – Что, черт возьми, ты делаешь?!

      – Еду с тобой, – с этими словами Генри катит свой чемодан к остановке