Завтра нас похоронят. Эл Ригби

Постояв еще некоторое время рядом, Ланн вздохнул и от души саданул по спинке дивана ногой:

      – Подъем, пехота.

      Карла утреннее приветствие впечатлило несколько больше, чем Спайка. Он резко сел, тряхнул головой и уставился на Рихарда:

      – Что-то случилось?

      – Случилось. Солнце встало. Никого не убили за ночь? Никто не звонил?

      – Не звонил, не убили, – потирая глаза, отозвался инспектор и спустил ноги с дивана.

      – Собери свои документы с пола. Ты их уронил.

      – Да? Как же это я…

      – Не знаю, я по ночам не гуляю, – Ланн сел на диван рядом с Карлом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.

      Инспектор ничего не успел на это ответить. Дверь неожиданно открылась – Рихард не стал запирать ее, пока не вернется нагулявшийся пес. На пороге стоял высокий широкоплечий мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Черные глаза за стеклами изящных очков блеснули:

      – Бурная ночь, как я вижу?

      – Можно и так сказать… – ответил Ланн, даже не попытавшись встать. – Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?

      Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих оставшихся в живых ученых-специалистов центрального НИИ, широким шагом прошелся по помещению. Рихард, дымя сигаретой, неотрывно наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке коньяка. Она сейчас была бы очень кстати – приглушить новую вспышку злости… или разбить об голову утреннего гостя.

      Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины – когда-то, еще до Крысиного Рождества, он был главным врачом лучшей в городе больницы. Сейчас же больница осталась в глубоком запустении – почти без врачей и почти без пациентов, а Леонгард работал в НИИ. Он занимался экспериментами, о которых Ланн знал лишь то, что они курируются людьми из министерства и как-то связаны с крысятами. Выбрав их объектом исследований, Чарльз урвал весьма солидный кусок – и теперь в деньгах ни он, ни его лаборатория совершенно не нуждались. Это было крупными буквами написано на его ухоженном лице.

      С Рихардом Ланном он был знаком еще со времен «охоты на детей» и даже раньше. И комиссара доктор раздражал до зубной боли – своей вечной улыбкой, безукоризненно-белым халатом, густым басом и привычкой слегка растягивать слова во время разговора. А больше всего Ланн ненавидел его за то, что у Леонгарда была дочь и ученый спокойно жил с ней, не опасаясь никакой заразы, в то время как…

      – Пришел поговорить о крысятах, – Леонгард сел на стул.

      Рихард быстро переглянулся с Карлом: молодой человек усмехнулся и дернул плечом. Ни о каких других вещах Леонгард с ними и не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления.

      Девочка Сильва была ровесницей Вэрди и ровесницей дочери самого Рихарда, сбежавшей в ту страшную ночь. Сильва тоже не росла и наверняка не могла иметь детей. Но между ней и другими зияла огромная пропасть. Не все знали, кем она приходится ученому. У Сильвы не было крысиной татуировки на