Смотри, как я ухожу. Мария Косовская

Лёх! – Она никак не могла остановиться. – Фу-у-у-уф… – Утирая слёзы, Юлька показала на Дашку: – Это Дашка. Моя сестра. А это – Челюкин Лёха.

      Дашке казалось, что Лёха светится: тело его сплеталось из солнечных лучей, пыльных трав, запаха бензина и какого-то неизвестного сияния. Лицо переливалось золотом, зрачки походили на протуберанцы.

      – Она чё, дурочка у тебя?

      Юлька опять засмеялась.

      – Да прёт её, – еле выговорила она, сгибаясь от смеха.

      – И тебя, вижу, прёт. Ха-ха словила? – Челюкин показал Юльке указательный палец, согнул и разогнул. Юлька залилась.

      – Дашка, а ты чё? Тупишь?

      Дашка не могла ответить. Язык приклеился к нёбу, в теле разливалась дрожащая слабость.

      – Фу-уф! Ладно, – Юлька кое-как успокоилась. – Лучше домой её отведу. А то она жрать хочет.

      Дашка в тот вечер съела всё, что смогла найти в доме: горшок «сотни» с творогом, щи из свежей капусты, половину банки варенья, чёрствое песочное печенье, которое лежало ещё с приезда, пригоршню сушёных яблок. Непонятно, как это поместилось в ней. Бабушка сначала подкладывала и глядела с умиленьем, а потом ушла по своим делам. Дашка увидела на подоконнике обрывок какой-то газеты и впилась в него глазами, пытаясь понять хоть одну строку. Потом вспомнила, что есть книжка. Не умываясь, не раздеваясь, легла в кровать и читала, но слова не складывались в предложения, смысл терялся. Зато само занятие удерживало Дашку от дурноты. Потом она уснула. Когда проснулась, за окнами было совсем темно. Бабушка спала на своей кровати, не задёрнув шторку. За домом, под окнами, слышались голоса. Дашка удивилась тому, что оказалась раздетой. Она натянула джинсы, свитер и вышла на улицу.

      На лавочке возле дома сидели Юлька и ещё двое парней – тот, вчерашний, и второй: чуть выше, крупней и, в отличие от Челюкина, белобрысый.

      – Ну ты соня-засоня. Больше суток дрыхла.

      Дашка удивилась. Как это – больше суток?

      – Мы с тобой вчера жарёху ели. Прикинь?

      – Лучше переспать, чем недоесть. – Челюкин, посмеиваясь, смотрел исподлобья.

      – Ну и струхнула я за тебя, – Юлька взяла Дашку за плечи. – Бабуля думала, что ты в летаргию впала. Скорую хотела вызывать. Еле отговорила. Эй. Ты меня слышишь вообще? Этого помнишь? Челюкин.

      Даша помнила. Ещё как помнила. Но стеснялась на него даже смотреть.

      – А это Богданов. Андрей. Знакомься.

      Богданов кивнул, Дашка машинально протянул ему руку. Он замешкался, но всё же пожал, берясь только за указательный палец.

      – Даш? – позвал Челюкин.

      – А?

      – Проверка связи. А то молчишь, молчишь. Думаю, может, оглохла.

      – Ничего я не оглохла. – Это прозвучало так по-детски, что Дашка совсем смутилась.

      – Глаза, Дашка, у тебя красивые. Красные-красные.

      – Отстань от неё. Она ещё маленькая.

      Так у них появилась тусовка. Челюкин и Богданов приезжали каждый день после захода солнца, оба – на мотиках, только «Урал» Богданова был с коляской. Пацаны брали Юльку с Дашкой