Меч и ятаган. Дэвид Болл

Моя настоящая семья жила на Гоцо. Когда мне было десять, в нашу деревню пришла чума. Умерли все, кроме меня. Я даже не заболела. Там никого не осталось, и никто не спешил прийти на помощь. Я знала про Фенсу, потому что до того, как он перешел в христианство, он дружил с моим отцом, у них был один хозяин. Я знала, что он живет на Мальте, но прошел целый год, прежде чем мне удалось его найти. Потом я стала жить у него и тогда-то и узнала, что он маран. У нас нет ни раввина, ни Торы, но он старается соблюдать все традиции. Чтобы защитить нас, он учит нас стихам из Нового Завета.

      – Отец Сальваго говорит, что отрекаться от своей религии – грех.

      – Он бы не сказал такого про евреев, – пожала плечами Елена. – Мы об этом особо не задумываемся. У Фенсу очень практичный склад ума. Он говорит, что ему нравится быть евреем, но не настолько, чтобы умереть из-за этого или провести всю жизнь в рабстве, как мой отец. Он гордился тем, что отказался перейти в другую веру, но Фенсу как-то спросил меня, видела ли я, чтобы он, закованный в кандалы, хоть раз зажег менору. Я сказала, что не видела. «А я зажигаю менору раз в неделю», – ответил Фенсу. И это правда. Первое, что он сказал, когда я пришла сюда жить, что раз я не похожа на еврейку внешне, то лучше мне об этом молчать. Хотя мог бы и не говорить, я сама это поняла давным-давно. Потому что на Мальте со свиньями обращаются лучше, чем с евреями. Я беспокоилась, что поступаю неправильно, но Фенсу говорит, что Бог все понимает. Говорит, что Богу нравятся изворотливые евреи.

      Следующую ночь Мария провела без сна, нервы все еще были на пределе после столкновения со смертью, к тому же ее мучила совесть.

      Они – евреи!

      Мария не была религиозной по своей природе. Она ходила в церковь Святой Агаты, потому что ее заставляла мать. Бóльшую часть времени она не понимала, о чем там говорят, а меньшую – просто не слушала. Но она знала достаточно, чтобы понимать, что ее душа под угрозой, как бы она ни поступила. Нарушить данную Фенсу клятву, конечно, грех, но и не нарушить, не рассказать отцу Сальваго о запретных ритуалах, которые проводятся практически в двух шагах от церкви Святой Агаты, – тоже грех.

      Дилемма осложнялась тем, что она думала о Елене, совсем не похожей на грешницу или пропащую душу. Она не была бесчувственной или туповатой, как большинство знакомых Марии девочек. Она мечтала так же, как мечтала сама Мария.

      Добрая, умная и веселая, к тому же первый человек, который отнесся к Марии как к другу. А сегодня Елена вообще спасла ей жизнь! Про других обитателей пещеры Мария ничего не знала, но как можно донести на такую, как Елена?

      Но ведь они – евреи!

      Как она могла забыть все истории, которые слышала с рождения? Мало того что евреи убили Иисуса, рассказывала ей мать, иногда они заживо варили христианских детей или расчленяли мелких животных и съедали их, пока те еще дергались. Изольда говорила, что обо всем этом написано где-то в Новом Завете. Мария вспомнила все темные закоулки пещеры, где вполне