Отделенные. Нико Кнави

осуждение. Сиротка…

      – Слушай, тогда… – Талек облизал пересохшие губы, – говаривали-то всякое, да… Вестей от наших давно нету, – вдруг выпалил он.

      Фар плохо соображал из-за свалившейся на него новости. Захотелось отрезвляюще холодного взгляда эльфийки. А Талек внезапно затараторил:

      – Северные-то тут редко бывают, сам знаешь, да только слухи плохие там ходят, но досюда вроде не дошли еще… – Он запнулся, сглотнул. – О Тварях болтают, – прошептал будто невпопад Талек.

      – О чащобных Тварях?

      Фаргрен нахмурился. Не надо ледяной ведьмы. Достаточно слова, на которое все наемники тут же делают стойку, даже если не ходят в Чащи.

      – Мои-то обещались сестру прислать до пахоты, жене помогать. И до сих пор никого. Твари, не Твари, я боюсь, кабы с нею по дороге что не стряслось. – Талек поднял взгляд и уже не отвел. – А если Твари там на севере или что… – он часто задышал. – Не знаю, что у тебя за дело и где, но не мог бы ты глянуть, как дома? Тебе ведь не страшно, ты же сам почти…

      «…Тварь», – закончил про себя Фар.

      – Я бы сам поехал, – тараторил Талек, – сидеть уж невмоготу, нутром беду чую, да только как жену оставить-то? Детей?

      Он замолк. От его взгляда Фару стало не по себе.

      – Посмотрим, что можно сделать.

      – А возвращаться ты через Пеньки будешь, а? Ты, если можешь, вернись, я… Не скажу никому, я…

      – Я не знаю, Талек, как будет. Но что смогу – сделаю.

      Лицо Талека исказилось до ужаса странной и болезненной гримасой – он, кажется, пытался улыбнуться.

      – Л-ладно, спасибо, пойду я, забот невпроворот, удачи, – скомкано бросил Талек и ушел.

      Фаргрен постоял, поглядел ему вслед и вернулся к отряду.

      – Едем? – спросил Лорин.

      Все уже сидели верхом. Фар молча кивнул и вскочил в седло.

      – Кто это был? – полюбопытствовал Рейт, когда они выехали из селения.

      – Старый знакомый, – хмуро ответил Фаргрен. – Слушайте, он сказал, с самых северных деревень нет никаких вестей. И дальше на север болтают вроде как о Тварях.

      – Как давно?

      – Не знаю. До сева к нему должна приехать сестра. Но еще не приехала.

      – Хорошо знаешь эти места?

      – Да, – коротко ответил Фаргрен, не желая вдаваться в подробности.

      И почему он не умеет морозить голосом, как Мильхэ?

      Фар ехал и думал. Не о задании, не о семье Талека, не о Тварях. А совсем о другом.

      «Ирма, Ирма… – повторял он в мыслях имя сестры, и сердце будто начинало биться сильнее. – Увидеть бы ее. Хоть одним глазком».

      Вскоре после того, как отряд выехал из Пеньков, дорожная земля размякла, развязла, стала цепляться за лошадиные ноги, плевать грязью и словно тянуть назад.

      «Дальше дорога, наверное, совсем испортится», – подумал Фаргрен.

      Мысль его резко скакнула к сестре, и он ужаснулся: Ирма теперь порченая. Жива, но вряд ли счастлива.

      Ведь порченых – тех, с кем случилась страшная беда в детстве, – считают приносящими несчастье. Порченых не любят. Не так, конечно, как оборотней, но… От снасильничанных детей отказываются,