Тайны гениев. Три книги в одной. Михаил Казиник

нужно оправдать не личными причинами, но, как это делает всякий политик, общественной необходимостью.

      Сальери говорит:

      …я избран, чтоб его остановить…

      И здесь – гениальное пушкинское открытие.

      Сальери – один из величайших эгоцентристов в истории литературы.

      В первом монологе, который звучит на сцене не более пяти минут, Антонио Сальери 29 раз использует все формы личного местоимения. Но он же перестает быть эгоцентристом в своем втором монологе. Здесь появляется местоимение третьего лица множественного числа.

      Вместо «Я» – «МЫ».

      И происходит эта замена на множественное число именно там, где Сальери обосновывает осознанную им общественную необходимость убить Моцарта:

      …я избран, чтоб его

      Остановить – не то мы все погибли,

      Мы все, жрецы, служители музыки.

      Этот гениальный, Пушкиным выверенный повтор – словно попытка Сальери убедить самого себя:

      …мы все, мы все… И к тому же он избран.

      И дальше:

      …Что будет с нами…

      И далее:

      Наследника нам не оставит он.

      И далее:

      Он несколько занес нам песен райских,

      Чтоб, возмутив бескрылое желанье

      В нас, чадах праха, после улететь!

      И наконец:

      Так улетай же! Чем скорей, тем лучше.

      Решение убить Моцарта обосновано.

      И главная причина того, что Моцарта необходимо уничтожить, выявляется пушкинским Сальери подсознательно гораздо раньше, чем она приходит в его голову в форме конкретного решения.

      Обвинительный приговор еще без объявления меры наказания звучит в этой, как я думаю, ключевой фразе всей трагедии.

      Сальери:

      Ты, Моцарт, недостоин сам себя.

      Как избавиться от этой нелепости? Как привести в гармонию дух Моцарта и его тело? Сальери принимает решение

      отделить безобразное моцартовское тело от его великого духа.

      Тело Моцарта должно умереть, а его дух – остаться. То есть все земное поведение этого тела, его слова, поступки, шутки, шутовство никак не соответствуют рожденной моцартовским духом Музыке, ее божественности, ее эзотеричности, ее избранности. И сия нелепая, дикая ошибка должна быть исправлена. Сальери это понимает.

      Но он (повторяю) не убийца.

      Необходимо, чтобы все это шутовство дошло до края, до омерзительного моцартовского: «Божество мое проголодалось», чтобы темпераментный итальянец, «первосвященник от музыки», принял мгновенное и роковое решение: «отобедаем мы вместе».

      Да еще – страх, что Моцарт может не прийти, ведь он – Моцарт – гуляка праздный и может даже здесь подвести.

      Поэтому обязательный Сальери добавляет: «Я жду… Смотри ж».

      И в этом «Я-жду-смотри-ж» – звуковое доказательство того, что, как Сальери ни хотел признать себя «змеей растоптанной», пушкинская