Сон-трава. Рассказы. Марианна Яцышина

светом. Потом возникли руки, держащие клубок прочных нитей молочного цвета. Началось творение. Руки превращали нити в тугие струны основы. Основа натянута, пришло время делать заработку, перебирать и соединять нити в пары. Одни попадают в ближние, другие в дальние, снова в ближние и опять в дальние.

      В роддоме безлюдно, вечер, суббота, июльское марево смешано с дымом горящих вокруг торфяников. Девочка родилась помятая, лиловая, зато быстро. Духота, открытые окна затянуты марлей, у мамы нет молока, ни одной капли нет.

      Папа хотел назвать девочку Мая, но маме это не нравится, нет такого имени.

      Таких девочек миллион, тьмущая тьма, у которых папа и мама пытались друг друга любить или хотя бы договориться, потом отчаялись и очень устали. Не счесть таких девочек. Они как весенний снег, питают землю, растворяясь в буднях школ, институтов, профессий, выходов замуж, разводов, повзрослевших детей, постаревших родителей.

      Детство проскальзывает дымчатым облаком. Юность врезается в мягкую ткань кривым ножом. Дальше стоп, а то швы разойдутся, вернется мрак.

      Ряд, заработка, стук колотушки, крючком подтягивается за узлом узел, я хочу научиться ткать ковры, настоящие ворсовые на вертикальной раме. На гранатовом фоне я сотку цветок, который держит в руках Богиня Мать, вокруг нее будут звери, цветы и птицы. Мягким ворсом создам орнаменты, плотным переплетением их закреплю, острыми ножницами перережу все узелки.

      Белю, штукатурю печку, вот здесь у печной стены недавно стояла моя кровать. Я не могу видеть сейчас эту кровать, вынесла, спрятала ее. На печке царапины глубокие, до кирпичной кладки. Я тогда в печку вцепилась, кричала, звала на помощь. Да какая помощь? Заняты люди своими делами, с хозяйством управляются, еду готовят, дрова рубят, не слыхал никто ничего.

      Сосед мой – Игореша – раньше частенько заглядывал поболтать, чаю попить. Стучался робко, сразу с порога начинал застенчиво улыбаться. «Марья, варенье вот принес тебе, мать передала, клубничное. Ты не смотри, что клубника такая мелкая, это дикая, а в огороде, это не клубника, виктория. Вот лето наступит, я тебе покажу, где горную клубнику надо собирать, сходим с тобой». Беру прямо из банки полную ложку крошечных зернистых ягод, они пахнут медом, июнем, грозой.

      Мне нравится быть Марьей, ничего не надо объяснить. Игореша оглядывается по сторонам, вздыхает: «Дом шибко холодный, из окон дует, с пола тянет, печка вся потрескалась, все через одно место». Я уплетаю клубнику, пожимаю плечами: «Как-нибудь перезимую, хорошо, что хоть такой есть». Он уходит и уже на пороге без улыбки: «А я говорил супругу твоему, чтобы тебя одну не оставлял, он же не слушает никого». Больше сосед меня проведывать не приходил.

      Переступаю невидимый порог, а там пусто. Только судьба по очереди загибает свои длинные пальцы. Раз прокидка, дальние приблизились, два прокидка, ближние отдалились. Острым крючком подтягиваю на себя узел и резко выдергиваю его за край. Марьин супруг неожиданно вернулся, только о чём с ней говорить, пустая оболочка, тень. На кладбище маленький холмик зарастёт скоро свежей травой.

      Стучит по телу дрожь тяжёлой колотушкой,