Затворники. Кэти Хэйс

в пальцах нечто, что он, должно быть, достал из кармана, – отрезок красной ленты. Своего рода привычка, медитация.

      Я еще раз просмотрела списки, которые он мне передал.

      – Вы нужны нам здесь, Энн. Нам нужна помощь, – произнес Патрик, глядя мне в глаза. – Не забывайте об этом. Вы здесь не ради благотворительности.

      Я, кажется, сразу же немного влюбилась в него. То, как он интересовался нашим мнением о его исследованиях, то, как он ценил мои языковые навыки, часто поручая мне делать переводы, будучи полностью уверен в моих способностях… Даже то, как он придерживал для нас дверь и приносил нам кофе после обеда; впервые кто-то из начальства был по-настоящему добр ко мне. И уже сейчас он уделял мне больше внимания, чем большинство парней, которых я знала в колледже. Когда я наконец добралась до чтения его эссе о средневековых календарных системах, меня, наверное, не должно было удивить, что оно оказалось совершенно новаторским, но я удивилась. Я пыталась не краснеть каждый раз, когда он заговаривал со мной, однако мои попытки были тщетными. В те первые дни я пыталась выяснить, был ли у него с кем-нибудь роман. Но единственным свидетельством, которое я видела, была нежная рука на металлической кромке окна со стороны пассажирского сиденья его машины. Только рука, без лица.

* * *

      В трубке раздался знакомый высокий голос моей матери:

      – Я больше не могу так жить.

      Смерть отца выбила ее из колеи. После его гибели жесткая структура нашей повседневной жизни стала более расшатанной: просроченное молоко не заменялось на свежее, наш маленький участок газона зарос, мама перестала менять постельное белье. А потом наступали дни, когда она возвращала всё на круги своя, внезапно закручивая гайки. Но потом они снова ослабевали. Сначала медленно, по дюйму, а затем быстро и безжалостно раскручивались – снова и снова.

      Этим дням, дням закручивания гаек, предшествовали дни недовольства матери по поводу состояния дома. «Почему здесь стоят кофейные чашки? Неужели никто ничего не убирает? Как ты можешь ждать, что я буду жить во всем этом?» Только вот от меня она действительно ждала, что я буду жить именно так. Каждый раз, когда я пыталась навести порядок, мама кричала из другой комнаты: «Куда делся стакан для воды?» или: «Почему ты выбросила молоко?» Как будто, оставляя вещи на прежних местах, она могла замедлить время, обуздать его. Но это было самое тяжелое в смерти: неумолимое движение времени вперед, прочь от человека, которого ты потерял.

      – Это повсюду, Энн, – продолжила мама, и голос ее сделался выше и резче. – Его вещи. Его рубашки, его одежда, его обувь, его бумаги. Я не могу заниматься этим. Их слишком много. Здесь полный беспорядок. Он оставил после себя беспорядок, понимаешь?

      Прижимая телефон к щеке, я одновременно с этим мыла посуду и вытирала ее единственным посудным полотенцем, которое мне предоставили арендодатели квартиры. Я была слишком бедна, чтобы покупать бумажные полотенца.

      – Может, пора передать часть вещей в благотворительный фонд, мам? – Я уже пыталась сделать это раньше.