Темные силы. Михаил Волконский

обходилась с Сашей Николаичем совершенно непринужденно и просто, как будто решительно ничего не случилось.

      Саша Николаич, испытывая немного ощущение школьника, прощенного после наказания, особенно развеселился и засел в столовой, в ожидании той счастливой минуты, когда господин Беспалов пойдет спать и можно будет сплавить Ореста.

      По счастливой случайности Беспалов заявил, что сегодня пойдет в баню, и действительно, ушел, взяв с собой узелок с бельем и веник под мышку.

      Орест, едва лишь поле очистилось от «родительских элементов», как он называл это, подошел к Саше Николаичу и, не говоря ни слова, по своему обыкновению протянул руку за «таксой».

      Саша Николаич поспешно вынул и дал ему полтинник.

      Орест, поджав губы и подняв указательный палец, помотал перед своим носом:

      – Ни-ни-ни! Нынче полтинник никак не ходит! – произнес он.

      – Как это не ходит? – усмехнулся Саша Николаич. – Разве курс поднялся?

      Орест протянул руку и заявил:

      – А за вчерашнее?

      Новый полтинник был ему немедленно вручен.

      – Теперь гривенник за бесчестие! – снова пристал Орест.

      Наконец, получив и этот гривенник, он взял по монете в руку и, вздохнув, произнес, словно философ, сокрушающийся о тщете всего земного:

      – Давление капитала!..

      Ввиду необычайности размеров своего «капитала», он вышел не через дверь, как это делал обыкновенно, а открыл окно и ловко вылез через него на улицу.

      Виталий был не в счет, и Саша Николаич остался наедине с Маней.

      – Вы знаете, – заговорил он с ней, – я вчера был у этого господина и получил приятные вести: я – богатый наследник!

      О своем наследстве он не хотел никому говорить до выяснения вполне определенных по этому поводу данных, но не утерпел и все сразу рассказал.

      – Так еще ждать, по крайней мере, год! – несколько разочарованно проговорила Маня.

      – Год – это пустяки!. . – стал возражать Саша Николаич. – Что такое год, когда впереди, можно сказать, полное благополучие! Ну, проживем как-нибудь, зато потом!..

      И, ища глазами взгляд Мани, он заглянул ей в лицо.

      Это лицо показалось ему особенно красивым, добрым и милым в эту минуту.

      – А вот теперь какая вы хорошая! А вчера были злая! – сказал он.

      Маня, как бы устав от работы, положила шитье на стол и, обернувшись к нему, спросила:

      – Отчего же злая?

      – Да как же! Накричали на меня!

      Губы улыбались, брови сдвинулись.

      – Ну, ну, не буду! – спохватился Саша Николаич и, как-то волей-неволей пригнулся еще ниже, к самой руке Мани, которую та словно забыла на столе, и поцеловал эту руку.

      Маня не отдернула ее, и Саша Николаич поцеловал еще раз, смелее.

      Но в это время в окно раздался стук. И Маня и Саша Николаич вздрогнули и отстранились друг от друга.

      Саша Николаич быстро подошел к окну и отворил его. На улице стоял человек в ливрее.

      – От графини Савищевой! – сказал он.

      Саша Николаевич вздрогнул и спросил:

      – От графини