Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

не ответил ей. Цуца провела ладонью вниз по моей щеке, потом тыльной ее стороной – вверх.

      – Вырос ты, Сосойя, борода уже растет…

      – Да-а-а… Пух один, – пробормотал я и почувствовал, что краснею.

      – И усы вот растут, – Цуца погладила указательным пальцем мою верхнюю губу.

      – Да-а… Тоже пух, – сказал я и быстро встал, испугавшись, как бы Цуца не услышала биения моего сердца. Цуца смотрела на меня своими большими красивыми глазами, и я был уверен, что она слышит, как стучит мое сердце.

      – Ты уходишь, Сосойя? – спросила Цуца и тоже встала.

      – Пойду, пожалуй, поздно уже… А ты куда шла, Цуца?

      – Я – за листьями шкери…[55] – Цуца показала на корзину. – Может, пойдешь со мной? У тебя, кстати, топор. – Я заколебался. – А то стемнеет, могу и испугаться одна! – добавила она.

      – Ладно уж, пойдем, только ненадолго. – Я взял корзину.

      Тропинкой мы сбежали по склону кладбища и стали подниматься на покрытый густым кустарником пригорок.

      Я выбрал куст шкери покрупнее и в два счета начисто обстриг его. Цуца присела под кустом, я – рядом с ней. За далекой горой медленно спускался огромный медный диск солнца. Он напомнил мне выпеченный на кеци дымящийся мчади, и я пожалел, что этот исполинский мчади опустится где-то в другом месте. Впрочем, сейчас, ранней, голодной весной, все круглое: и мельничный жернов, и точильный камень, и солнце, и луна – все мне напоминало мчади. Этим сходством больше всех обладала луна – то полная, то ущербная, она выглядела совсем как мчади, то целый, только что снятый с раскаленного кеци, то уже съеденный наполовину. И потому, наверно, наши голодные собаки все ночи напролет яростно лаяли на луну…

      Цуца не спеша срывала с веток листья и аккуратно складывала их в корзинку. Чтобы ускорить дело, я взял одну ветку и стал очищать ее от листьев.

      – А я ведь знаю, с кем ты там разговаривал. С Бежаной, – сказала Цуца.

      – Да, Цуца, с Бежаной, – признался я.

      – И часто ты ходишь на кладбище?

      – Часто.

      – Бежана очень тебя любил…

      – И я его очень любил.

      – Тебя все любят.

      – Да-а-а…

      – Я знаю, любят.

      – И ты тоже? – вырвалось у меня.

      Цуца смутилась.

      – Почему ты не ходишь к нам, Сосойя? Ты бываешь у всех, всем помогаешь…

      – Приду и к вам.

      – Когда?

      – А когда мне прийти?

      – Когда захочешь.

      – Хорошо…

      – А почему эта девчонка бегает за тобой?

      – Кто, Хатия?

      – Да, Хатия.

      – Почему бегает? Я вожу ее в школу… И потом, ей приятно бывать со мной.

      – А тебе?

      – Мне тоже.

      – Она любит тебя?

      – По-моему, любит.

      – Как она любит тебя, Сосойя?

      – Ну как?.. Как все…

      – А ты любишь ее?

      – Очень!

      – И не боишься?

      – Чего мне бояться, Цуца?

      Цуца не ответила. Я положил листья в корзину и случайно прикоснулся

55

Шкери – по-грузински альпийская роза, рододендрон.