Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

научит.

      – Впериот! – скомандовал Илико и бодро зашагал к воротам.

      – В чем дело, Илико? – спросил я.

      – Просьба у меня к тебе, Зурикела: хочу послать тебя к Иллариону…

      – Это еще зачем?

      – Нужно выпросить у него пуда три вина – знаешь ведь, вино у Иллариона лучшее в селе.

      – Лучше выпроси у бабушки, она не откажет.

      – Благодарю покорно! Мне вино нужно, а не уксус. Я не огурцы мариновать собираюсь.

      – Так и передам бабушке.

      – Передашь, зашью тогда тебе этот рот, что растянул до самых ушей, – и делу конец! Лучше делай, что говорю. Иди к Иллариону и попроси – пусть продаст или одолжит вино. Он уважает тебя, не откажет…

      – Кому нужно вино? Тебе? Вот ты сам и проси…

      – Зурико, дорогой мой, милый, без ножа меня зарезать хочешь? Сделай одолжение, выполни мою просьбу, ведь он после той телеграммы меня на выстрел к себе не подпускает… А если он откажет, тогда…

      – Что тогда?

      – Тогда… Тогда ты должен пометить кувшин, в котором он хранит «Цоликаури»[9]. И я выкину с ним такой фокус, что вся деревня говорить будет.

      – Какой фокус?

      – А вот какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в полночь перекочует в мой кувшин. Понял?

      – Да ты с ума спятил, Илико!

      – Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь?

      – Подумаешь! От твоего табака того и гляди чахотку наживешь!

      – Ну ладно, лучше поговорим о деле. Десять пригоршней табака, и ты – могила. Идет?

      – Сейчас же дашь?

      – Ну конечно.

      – Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом.

      – Ну смотри!

      – До свидания!

      Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив меня единственным глазом, проникновенно сказал:

      – Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе – все равно что изменить родине. Не забывай об этом…

      – За кого ты меня принимаешь? – обиделся я.

      Успокоенный Илико бодро зашагал домой, а я отправился к Иллариону.

      Солнце щедро подрумянивало рассыпанные по всему балкону сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной под липой козьей шкуре и очень старательно читал газету недельной давности. В нашем селе вообще не существует сегодняшней, вчерашней и позавчерашней газеты, все газеты недельной давности.

      – Здравствуй, Илларион!

      – Зурикеле привет!.. Что нужно было чуть свет этому кривому черту?

      – Просто так зашел.

      – Все же что говорит этот разгильдяй?

      – Вина, говорит, хочу. Пойди, говорит, к Иллариону, пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда.

      – А стрихнина он не хочет?

      – Нет, вина, говорит, хочу.

      – Такого вина, какое можно на этого сумасброда расходовать, у меня нет!

      – Жалко его, дай!

      – А он нас пожалел, когда подсунул наперченный табак? А про телеграмму ты забыл?

      – Это правда!

      – Ну и не уговаривай меня!

      – Знаешь, что он сказал!

      – Hy?!

      – Если, говорит, Илларион откажет, ты, говорит,

9

«Цоликаури» – сорт вина.