Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

сказал я и тоже выпил.

      – Закуси чем-нибудь, сгоришь!

      – Подумаешь! Не видал я сивухи!

      – Мерзавец! Сивуху поищи у своей бабушки!.. Ну, давай по второй!

      – Давай! – охотно согласился я, выпил и вдруг развеселился. – Ну и пробирает! Бьет прямо в почки!

      – Еще бы – чистая чача![7]

      – Выпьем по третьей, – предложил я.

      – Выпьем!

      Илларион быстро опрокинул в рот стакан и достал кисет с табаком.

      – На вот, возьми мой кисет, табак у меня знатный: стамбульский! – сказал я, протягивая полный кисет.

      Илларион взял кисет, понюхал табак, подозрительно взглянул на меня, но все же скрутил козью ножку, зажег, затянулся и… опрокинулся на спину.

      – Что с тобой, Илларион?! – кинулся я к нему.

      Илларион лежал побледневший, с закатившимися глазами и молчал.

      – Мурада, скорей воды! – крикнул я.

      Илларион отрицательно покачал головой, медленно приподнялся, долго смотрел на меня покрасневшими глазами, потом глубоко вздохнул и спросил голосом приговоренного:

      – Откуда у тебя этот табак?

      – Илико подарил. А что?

      Илларион наполнил стакан, смахнул слезу, потом простер руку к небу и медленно, торжественно произнес:

      – Боже всесильный, покарай всех жуликов и подлецов на свете! Ниспошли на Илико Чигогидзе кару, чтобы корчился он в адских муках и некому было бы подать ему руку помощи, кроме меня! Аминь!

      – В чем дело, дядя Илларион?!

      – К табаку примешан перец!

      – Ну, тогда выпьем по четвертой, и пусть Бог накажет Илико! – сказал я, выпил, и вдруг мне захотелось поцеловать длинный нос Иллариона.

      – Дядюшка Илларион, дорогой мой, ты лучше всех на свете! Если б ты знал, как я тебя люблю! У тебя длинный нос и доброе сердце. Если бы не ты, мне б вообще незачем жить на этом свете. Поверь мне, дядюшка Илларион! Дай-ка я тебя поцелую!

      – Ну, говоря откровенно, Зурико, дорогой, другого такого мальчика, как ты, и свет не рожал! Это пустяки, что я старше тебя на тридцать лет! Был я твоим ровесником? Был. Будешь ты моим ровесником? Будешь. Спрашивается, какая между нами разница? Никакой. Разве имеет значение, у кого больше волос на голове? Не имеет. Мы друзья! А потому – выпьем…

      …Средь друзей хожу печальный,

      Я, Симона, эх, Долидзе…[8] —

      затянул я песню.

      – Как это – «печальный»? Что тебя печалит, дорогой? В школе обижают, да? Так вот, запомни мое слово – спалю я вашу проклятую школу! Или, может, враг у тебя завелся? Ты только скажи мне, кто он!

      И Илларион потряс ружьем.

      – Давай, пли, Илларион! Пусть узнает весь мир, арго мы – это мы! Ау-у-у!..

      Илларион спустил оба курка, ружье громыхнуло, эхо, словно пташка в клетке, долго бросалось от горы к горе, потом, найдя выход, выпорхнуло и умчалось куда-то…

      …Я проснулся от холода, протер глаза и огляделся. По-видимому, Мурада давно закончил завтрак, убрал все со стола и куда-то ушел…

      Я разбудил Иллариона.

      – Не стой над головой,

7

Игра слов: чача по-грузински и «почка», и «виноградная водка».

8

Из популярной грузинской песни о народном герое Симоне Долидзе.