Стыд. Елена Грозовская

пригляделась. В неярком свете, льющемся сквозь витражи, стоят несколько мужчин. Все они смотрят на Божью Матерь, склонившую к ним голову. Мне сделалось неудобно, будто я нарушила священный обряд. Я, было, попятилась назад, но входная дверь глухо захлопнулась, впустив ещё несколько желающих поговорить с Богоматерью, одну старушку и трёх молодых девушек. Они прошли и встали рядом с мужчинами.

      Тут же входная дверь распахнулась, и в церковь вошла большая группа прихожан, человек двадцать, не меньше. Среди них мадам Сабль. Вскоре церковь наполнилась.

      Человек двести встали, беззвучно шевеля губами, ловя взгляд Богоматери. Все молящиеся были уверены, что плотина и их дома целы, благодаря Её защите.

      «Господи, да они готовятся!»

      От этой догадки мне стало не по себе. Двести жителей, чьи дома стоят у нижней дороги! Двести человек пришли в церковь взглянуть друг на друга в последний раз! Замолить грехи и попросить прощения! Кто знает, может быть, кто-то из них не переживёт этой ночи!

      Интересно, если плотину прорвёт именно сейчас, все мы, почившие здесь, вероятно, сразу попадем в рай?

      Горит неугасимая лампада, в полумраке по щекам веет холодный воздух церкви, пропитанный резким ароматом лилий – тревожный, спокойный, неподвижный. Все молятся молча, беззвучно шевеля губами!

      Прочь отсюда на свежий воздух! Туда, где струи ветра шелестят монетками листвы!

      Следом за мной выходит мадам Сабль. Она берёт меня под руку:

      – Вы домой, дорогая Анна?

      – Да, – вздыхаю я с облегчением, но запах лилий всё ещё тревожит моё воображение, и белые лица прихожан с синими тенями на губах и щеках стоят перед глазами.

      – Провóдите старушку? – прозрачные глаза смотрят снизу вверх.

      – Конечно, Марион!

      – Дождь, кажется, почти закончился? – невесомая рука мадам Сабль ожила на моём согнутом локте, и голова с надеждой повернулась к просвету в облаках.

      – Кажется, слабеет.

      – Может, к вечеру утихнет?

      – Может быть. Говорят, ресторан «Бараж» затопило.

      – Опоры залило?

      – Наполовину.

      – Храни нас, Пресвятая Матерь!

      – Храни нас, Пресвятая Матерь! – эхом отозвалась я.

      Старушка доверчиво повисла на моей руке. А я почему-то подумала, что мадам Сабль с юности жила с мужем без предлюбовных ласк, которые мы сейчас называем любовью. Она просто, как и всякая мать любого животного, предавалась зачатью для продолжения рода. Но несмотря на то, что жила без любви, дом свой она не покинет, даже если Архангелы протрубят день Страшного суда. Она не уйдёт от своих кур, овец, сада, покойника мужа, похороненного в ста шагах от дома, своего луга, своей веры, своего дождя.

      – Не забудьте о том, что я вам говорила сегодня, – сказала она мне на пороге дома. – Оденьтесь потеплее и соберите рюкзак. Будьте готовы!

      – А как же вы, Марион?

      – Не беспокойтесь за меня. Как, вы говорите, звали жену Ноя? Марион?

      По