Стыд. Елена Грозовская

и не текла вовсе. Хлопья пены запутались в зарослях жёлтых кувшинок. На противоположном берегу стояла цапля. У дома мадам Сабль каркали в гнёздах вороны. Небо осело мелким дождичком. Вокруг розового куста стремительно летали насекомые. Розовый куст мелко дрожал под ударами тёплых капель.

      Неинтересно…

      Я взяла с подоконника чашку с кофе и встала у занавески, вдыхая запах дождя.

      И всё-таки, почему дождь начинается в два? Луна, что ли, действует? В самом деле, если три недели нет солнца, значит, действуют другие силы – силы Луны?

      Есть в этом что-то магическое…

      Мадам Сабль рассказала, что вчера после полуночи у дочки фермера родился мальчик… (Я кивнула. Ночью слышала вой сирены скорой помощи).

      …и что в городке все женщины рожают только ночью.

      Почему только ночью? Может, и правда, Луна действует?

      Как коровы. Те тоже телятся только ночью или на рассвете. Таковы уж законы коровьей природы. Странное здесь всё-таки место…

      Я с сожалением посмотрела на руки. Совсем не загорела. На левом запястье проступает еле заметный, светлый след от часов. И это за три недели отпуска. Ноги ещё хуже – белые, как картофельные ростки. Мадам Сабль в доме напротив выглянула из окна и посмотрела на дождь без ненависти, спокойно. Меня же буквально затрясло.

      Что! Опять! Опять дождь!

      – Опять дождь, – улыбнулась мадам Сабль. Она увидела меня с чашкой кофе у шторы и приветливо кивнула. – Всё идёт и идёт, – и она без опасения взглянула на светло-серое, скучное небо.

      – Ну да… – обречённо улыбнулась я в ответ, – всё идёт… Не знаете ли, надолго такая погода?

      – Весь июнь будет таким. Я дождь нутром чувствую.

      Пигментные старческие пятна на лице мадам Сабль выделялись коричневыми брызгами. Она, конечно, чувствует нутром.

      – Ну, ничего, плотина выдержит, – и мадам Сабль посмотрела в сторону гидроэлектростанции в километре от нас.

      Турбины работают день и ночь, сбрасывая воду. Их шум ровным далёким тоном висит в воздухе.

      – Но купаться в реке нельзя! Вы же знаете, дорогая?

      – Да, конечно, мадам, – я махнула рукой и отошла от окна.

      Здесь повсюду на берегу натыканы предупреждающие таблички. Мол, купаться опасно для жизни, поскольку на станции оставляют за собой право в любое время сбросить всю воду с плотины без предупреждения, и тогда вас смоет потоком.

      Мадам Сабль все ещё стояла над подоконником. Я видела это из глубины комнаты.

      Каждое утро из открытого окна её кухни доносился запах кофе и взбитых яиц.

      Улыбчивая старушка восьмидесяти восьми лет. В первую же минуту знакомства она сообщила мне об этом.

      – Bonjour, Eve! – приветствовала она меня.

      – Bonjour, madame! Mais je ne suis pas Eve! Je suis sa soeur, Anna. 1

      – Боже милостивый! Да вы одно лицо! Ева рассказывала мне, что вы с ней близнецы, но я не думала, что так похожи! Так вы Анна, а я мадам Сабль! Можете звать меня Марион. И я очень-очень старая женщина, тридцатого года рождения. Так что мне уже восемьдесят восемь лет!

      – О, мадам, вы прекрасно выглядите!

      – Вы тоже, дорогая! Вы тоже! Так вы приехали в отпуск? Надолго? – мадам Сабль с любопытством оглядела мой чемодан и подозрительно проводила взглядом развернувшееся в сторону шоссе такси.

      – Да, в отпуск. Погощу здесь до конца июня.

      – А Ева приедет?

      – Да, недели через три, может быть!

      – Вы прекрасно говорите по-французски. Браво!

      – Спасибо, мадам! Мы десять лет учили французский в школе.

      Мадам Сабль жила одна в большом каменном доме. Фасадом, как и мой, он выходил на реку, а наши кухни смотрели друг на друга в анфас.

      Каждый четверг и пятницу мадам Сабль убирала комнаты второго этажа. Я слышала, как работает пылесос. Спальня самой мадам Сабль находилась на первом, рядом с гостиной.

      Из этого я сделала вывод, что каждые выходные мадам Сабль ждёт в гости детей. Детям, судя по всему, было уже давно за шестьдесят, шестьдесят пять. Они, вероятно, и сами имели уже взрослых детей, а те своих детей, тоже не маленьких. Так что у мадам Сабль вполне могли быть и внуки, и правнуки, и праправнуки, но никого из них я за всё время пребывания в доме не видела.

      – О, в мои восемьдесят восемь я делаю всё по дому сама, – бравировала мадам Сабль. – И машину вожу сама, – показывала она на серенькую десятилетнюю Renault, – и в супермарше, и в прачечную сама… А дождь сегодня будет нешуточный!

      И она говорила о дожде, и о петуниях, и об огороде.

      Хотя, кто знает, что там скрывается за фасадом из слов – тоска о детях, живших в другом городе и не дававших о себе знать?..

      Своего первого мадам Сабль родила в девятнадцать лет. Я гожусь ей во внучки, но старуха разговаривает со мной на равных, рассказывает о супе, в котором должно быть очень много разных

1

Бонжур, Ева!

– Бонжур, мадам! Но я не Ева! Я ее сестра, Анна. (Фр.).