Кровь завоевателя. Замиль Ахтар

пересчитать.

      – Ты тут? – спросил человек по имени Эше.

      Я увидела собственные глаза – открытые и безжизненные.

      Я заморгала, снова и снова. И с каждым разом проваливалась внутрь, пока опять не стала девочкой. Меня омыла ее боль.

      – Мне снился кошмар.

      Растущая луна принесла с собой горький, сухой ветер пустыни. Стояла тишина, только шелестели пальмы. Моя душа скользнула в песок, но он был холоднее тела, и я снова встала. Мужчина вынул косточку из смоченного водой финика, выдавил мне в рот мякоть и сок. Такие сладкие, тягучие и радостные.

      – Где мы?

      Я уставилась на звездное небо.

      Дышать было больно, с каждым вдохом я словно глотала гвозди. Глаза болели, и открытые, и закрытые. Мне хотелось снова стать песком. Или колодцем. Это тело – сплошная боль.

      Мужчина лежал на песке и храпел. Когда он заснул? Каждая минута тянулась как час. Я коснулась своей шеи. Ее покрывала толстая, туго спеленатая ткань. Может, мне поэтому так больно дышать? Я ощупала лицо и снова наткнулась на ткань, закрывающую правый глаз. Вот почему я вижу только половину мира?

      Я начала… вспоминать. Вспоминать кошмар, в котором я вырезала себе глаз, заколола шаха Тамаза и перерезала себе горло. Я задрожала. Я не хотела это вспоминать. Мне хотелось стать песком, чтобы ветер унес меня далеко-далеко. Или стать самим ветром и дуть до края земли. Что угодно, только не это.

      Дневной свет принес живительное тепло. Но я по-прежнему глотала гвозди. Эше мыл своего верблюда, пока тот с удовольствием жевал траву. Я сидела у колодца, в бинтах и грубом кафтане.

      – Я хочу домой, – сказала я.

      Эше выронил тряпку и опустился на колени рядом со мной. Он приложил мою руку к своему лбу и помолился.

      – Что ты делаешь?

      – Единственное, что приходит в голову.

      Когда я моргнула, дрогнуло только одно веко, а по лицу и шее рассыпались горячие искры.

      – Что ты со мной сделал? – спросила я.

      Он утолил мою жажду из бурдюка, а потом сунул мне в рот финик.

      – Почему мы в пустыне? Где шах? Что вообще происходит? – Я попыталась кричать, но едва шептала.

      Эше прищурился и покачал головой:

      – Сира…

      – Ты должен называть меня султаншей. Теперь я султанша.

      Но если это так, почему я здесь, а не во дворце? Почему у слез, текущих по моим щекам, привкус крови?

      – Где мой брат? Где Джихан?

      Эше вылил оставшуюся воду себе на голову и отвернулся.

      – Твой брат мертв. Шах мертв. Ты… ты жива.

      – Что ты такое говоришь? Эше! Посмотри на меня!

      Но он не стал.

      – Я не мог этому помешать. В очередной раз не мог помешать.

      – Эше, пожалуйста, не говори так. Ты меня пугаешь.

      С дикой болью во всем теле я оттолкнулась от стены.

      В воде отразилось мое лицо. Окровавленные бинты закрывали правый глаз. Вокруг шеи была намотана окровавленная тряпка.

      – Нет, такого не может быть, это сон, – с дрожью пробормотала я. – Где шах Тамаз? Где Джихан?

      Ни