Не обожгись цветочком папоротника. Арина Бугровская

света белого не видать. Да мало ли у баб горестей? Вот и желали бы поправить судьбу. Бабка в помощи не отказывала. И для свекрови лютой, и для мужа непутёвого, и для разлучницы – змеи подколодной находила верные средства.

      Маленькая Пыря, бывало, подходила к прабабкиной двери, приоткрывала её тихонько, и наблюдала одним глазом через щёлку. Видела многое, многое понимала, большая же часть была непонятной. А пока Пыря наблюдала, за ней тоже наблюдала… прабабка. И однажды поманила к себе.

      Испугалась тогда Пыря, не послушалась старухи, бросилась прочь. А вечером, дрожа – не могла бабкин тёмный взгляд из памяти вытряхнуть, рассказала матери. И тогда случилось, наверное, ещё более страшное. Молча мать выслушала, молча встала, подошла к дочери, взяла за волосы и стала избивать. Била до тех пор, пока свет в глазах не померк, вытесняя образы тёмных глаз прабабки, и чужих, холодных матери. А когда очнулась, не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Всё болело. И, увидев приближающуюся мать, страшно замычала, мотая головой. Но мать сказала спокойно: «Выжила, донюшка? В следующий раз заглянешь к бабке – убью».

      С тех пор, считай, бабку видела только мельком, старательно избегая встречи с ней. Это было не так уж и трудно. Во двор бабка почти не выходила. А если и выходила в лес или на луг за травами какими, то тихо шаркала в свою же калитку. Так и прожили рядом, словно на разных концах земли несколько лет.

      А вот теперь с дочерью сладу нет.

17

      После обеда Домна вошла в ворота Лябзиных хором. Огляделась, поклонилась хозяину, который неподалёку занимался своими делами. Во дворе много народа – семья большая. Взрослые поздоровались и продолжили свою работу, дети обступили гостью, рассматривают. Подошла большуха, Лябзина мать.

      – Здрава буди, хозяюшка, – поклонилась Домна.

      – Здравствуй и ты, гостья нежданная, но завсегда желанная, проходи, отведай наши хлеб-соль.

      – Благодарю, не обидься, Дарка, только нет мне времени. А пришла поговорить с твоей старшей дочерью.

      – С Лябзей? Никак натворила чего?

      – Да нет, ничего.

      – Тридцать лет девки, а ума как не было, так и нет. – Дарка обернулась к детворе, выбрала глазастого мальца, – а ну, Черняв, позови-ка тётку Лябзю.

      Тот побежал.

      – Двор метёт, к Живину дню, как полагается, – пока ждали, пояснила хозяйка.

      Лябзя вышла с метлой, заметила гостю, вздрогнула, потом заулыбалась:

      – Домнушка, рада тебя снова видеть. Ай, сказать что забыла?

      – Да, сказать нам и правда много чего надо бы. Пожалуй, сейчас и начнём.

      – Ох, некогда мне, милая. Дюже дел много. Праздник же…

      Но хозяин грозно осадил дочь:

      – Что ты ерепенишься? Неколи ей. Ай, опять своим языком что начесала?

      Лябзя промолчала на этот раз. Хозяйка забрала метлу у дочери:

      – Иди, – обернулся к Домне, – проходи, соседушка, хоть в горницу, там вам никто не помешает.

      Лябзя