Год беспощадного солнца. Николай Волынский

и тот же окурок. «Самовозобновляемый он у него, что ли?»

      – Так что же это было? – спросил Демидов.

      – Сам не могу понять, – признался Мышкин, – Кому понадобилось? Кто разгром учинил?

      – Delirium учинил. Вместе с tremens’ом6, – деловито сообщил Демидов. – Тебе не понятно, видите ли… А мне все понятно! Охрана уже доложила: последним из ПАО уходил Литвак. Ключ после него никто не брал.

      – Вот оно! – огорчился Мышкин. – Жаль, что так у него вышло.

      – А ты: «Поспешили, гражданин начальник!» Иди отседова, гуманист недорезанный.

      Так Мышкин стал заведующим патологоанатомическим отделением.

      4. Глубинный смысл пьянства по Литваку

      С тех пор Литвака не видели трезвым вообще. Никто и никогда.

      Через пару месяцев, набравшись духу, Мышкин сказал, вкладывая в слова весь запас доброты и сочувствия:

      – Жень, нельзя же так. Я сам алкоголик с дореволюционным стажем. И то не могу смотреть на твое самоистребление. Сделай перерыв… хоть на пару недель. Даже на одну. Должен ведь быть предел какой-нибудь! А?

      – Это верно, – с неожиданной легкостью согласился Литвак. – Безусловно, должен.

      – Ну, вот, ты все прекрасно сознаешь… – с облегчением сказал Мышкин. – Если даже Барсук тебя не выбросит за ворота, то все равно: не в вытрезвитель опять, так элементарно под трамвай попадешь. Или под поезд метро. Разрежет рельсовый транспорт тебя на куски, и на шашлык не сгодишься. Собирай тебя потом в кучу… Но это еще не так страшно. Ты о нас подумай. Пришлют на твое место варяга. И будь он хоть сто раз трезвенником… Зачем нам это нужно? Зачем нам тут, можно сказать, в родном доме, посторонний, совсем чужой человек?

      – Ты еще никогда не высказывался более точно! – одобрил Литвак.

      – Так когда пьянку остановишь?

      – Когда?.. – задумался Литвак и внимательно посмотрел в потолок.

      Он долго мял в кулаке свою раввинскую бороду, отливающую синевой, как ствол карабина «сайга». Наконец произнес решительно – как гвоздь забил в гроб с одного удара:

      – Никогда!

      – Идиот! – рявкнул Мышкин. – Издеваешься? Над кем? Над своими друзьями, которые почти родственники тебе, глумишься! Ни стыда, ни совести – все пропил.

      Литвак покачал головой и сказал с печалью:

      – Нет, не издеваюсь. Тут, брат, совсем другое.

      – Что еще?

      – Мне бросать пьянку никак нельзя, – грустно вздохнул Литвак.

      – Абстиненция? Всего делов-то! – махнул рукой Мышкин. – Попринимай пару недель транквилизаторы, и никакого синдрома. Не хуже меня знаешь. А там и выпить можно. Раз в неделю. Или два. Но понемногу.

      – Нет, не то говоришь, – с еще большей печалью произнес Литвак. – Не в похмелюге дело. Все намного глубже. И сложнее.

      Он открыл ящик своего стола, вытащил плоскую бутылку на триста граммов и сделал несколько медленных крупных глотков неразбавленного. «Далеко зашел, – безрадостно отметил

6

Delirium tremens – белая горячка (лат.).