Год беспощадного солнца. Николай Волынский

метров при весе 82 кг, словом, кости и немного мускулов – из последних сил одолел кирпичные ступеньки вокзальной лестницы. На последней споткнулся и едва не рухнул грудью на мягкий, ползущий под ногами асфальт. Поймал у самой земли очки, выпрямился, вернул их на нос и огляделся.

      Вокруг было пусто, тихо и бескрайно. Он сотни раз бывал на сосновском вокзале, но сейчас оказался на чужой планете. На чудовищно раскаленной, где все вокруг расплывается и дрожит в такой же раскаленной атмосфере и, может быть, в следующую секунду сгорит, а пепел испарится. Правда, одна деталь была знакомой, вполне земной и бесспорной: далеко слева, у горизонта, темно-зеленой гусеницей лениво уползала за поворот электричка.

      Мышкин оперся мокрой спиной о круглую афишную тумбу и едва не свалил ее. Хотел выругаться – опять не получилось: за горло снова схватил приступ кашля и душил, выворачивая легкие наизнанку. Сердце колотилось так, что вот-вот разорвется перикард – он с профессиональным спокойствием, четко представил себе эту картину.

      «Всё, бросаю курить. Немедленно. Нет, лучше завтра».

      Он немного отдышался. «Пожалуй, лучше послезавтра… Хотя… какой смысл откладывать? Вечером… Вечером и брошу!»

      В памяти всплыли строчки из записной книжки Марка Твена: «Бросить курить очень легко! – утверждал веселый американец. – Лично я бросал раз двести».

      Что же, с болезненной надеждой отметил Дмитрий Евграфович, у него в запасе есть, как минимум, сто девяносто девять попыток. И еще он с печалью осознал: как ни пытайся отвлечься от главной неприятности, никуда она не денется.

      Следующая электричка в двенадцать. Поискать автобус? Частника? Никакого смысла: все равно не успеть. А ведь Мышкин ни разу в жизни не опоздал на утреннюю конференцию. Когда же был его доклад, приходил за полчаса до начала.

      Все решили какие-то пять-шесть минут. Только и надо было чуть раньше встать или сразу пресечь попытки приятеля влить в Дмитрия Евграфовича сто граммов спирта на дорогу – при перспективе-то сорокаградусной жары.

      – Знаешь, друг мой, – наконец заявил Мышкин и отвел его руку со стопкой в сторону. – Лошадь к водопою приведет один человек. Но напиться ее не заставят и сорок.

      – Понял! – сдался приятель.

      И опрокинул рюмку сам.

      – Не забудь, – сказал он на прощанье Мышкину. – Ключи, как всегда, под бочкой. Захочешь – приезжай без меня. В любое время. Можешь даже не предупреждать.

      Вчера было воскресенье, градусник показал сорок два в тени. Почти весь день они пролежали в надувном бассейне и незаметно влили в себя полтора литра ректификата. Запивали водой прямо из бассейна.

      Вода была чистой и нежно-прохладной, хотя попахивала старым сараем и сырым торфом. Приятель, художник с замечательной фамилией Волкодавский, умудрился завернуть к себе на участок лесной ручей. Выкопал круглую яму полутораметровой глубины, уложил в нее надувной бассейн – получилось проточное озерцо. Волкодавский утверждал, что в последние два месяца он окончательно сменил среду обитания: обжился в озере и возвращаться на землю не собирается. Мышкин поверил: на земле было тяжко. Второй месяц держалась безумная жара.

      – Пиявку бы не проглотить! – опасался Мышкин после каждой рюмки.

      – В такое пекло, действительно, никакого аппетита, – соглашался художник Волкодавский. – Особенно с моим желудком.

      – А что с желудком? Почему не знаю? – лениво поинтересовался Мышкин.

      – Тебе знать всё про меня рановато, – опасливо возразил художник. – Вот будешь готовить меня к переезду в места счастливой охоты…

      – Да, лишний покойник мне сейчас некстати. От своих деваться некуда. Но все-таки, что там у тебя? Крыса?

      – Кислотность. Нулевая.

      – Ерунда! – отмахнулся Мышкин. – У меня похожая заморочка. И ничего, живу. Радуюсь.

      – Ну-ка! – оживился Волкодавский, как любой хроник, надеясь услышать, что кому-то еще хуже. – Тоже желудок?

      – Он, он, собака… По кислотности – превышение в три с половиной раза. В последнее время просто беда. Особенно, если закусываю маринованным грибочком или огурцом китайского приготовления. Как я понимаю, китайцы делают маринад на серной кислоте.

      – А ведь рюмка без маринованного грибочка или нежинского огурчика – большое несчастье, – вздохнул Волкодавский.

      – Да, – согласился Мышкин. – Зато худшее, что мне грозит, – язва.

      – А мне? – забеспокоился Волкодавский.

      – А вам, милостивый государь, – рачок-с… Канцер, то есть.

      Волкодавский помрачнел и плюнул трижды через левое плечо.

      – Вот это правильно! – одобрил Мышкин. – Так и надо – и на него, и на остальные хворобы! Они, гады, чувствуют отношение к себе издалека.

      – Как болезни могут чувствовать? – мрачно спросил Волкодавский.

      – Запомни: онкологические хвори, как, впрочем, и остальные, суть проблемы не столько тела, сколько