Обезглавленный девиант. Римъ Эдельштейн

зашагал обратно и довёл своих новых подопечных до крыльца. Водкин вглядывался в их лица, и вся эта уродливая плаксивая толпа начала приобретать очертания. Он увидел высокую, худую девушку в сером свитере. С острыми чертами лица, в особенности – с острым подбородком. Рядом – удивительно спокойный – стоял бритоголовый парень в спортивном костюме. Его мощные предплечья проглядывали даже сквозь рукава мастерки. Двое смуглых стояли с противоположной стороны и жались друг к другу. Ещё там была низкая и крайне толстая девчонка в очках с короткой стрижкой. Ещё там был парень в рубахе и квадратных окулярах – типичный ботаник, выглядевший крайне инородно, а лицо его выражало эмоции человека, очнувшегося от ночного кошмара. Там были и другие ребята… Всего человек двадцать. Но заприметил он одну – очень красивую, невысокую, голубоглазую блондинку – она старалась держаться обособленно, засунув руки в глубокие карманы своего свитера.

      – Становись! – рявкнул Бурьянов и вскочил на крыльцо, а воспитанники сгрудились внизу, переступая своими грязными кроссовками и туфлями. От командования он получал столько же удовольствия, сколько Водкин – от убийств. – По решению районного суда – да просуществует он вечно – вы будете находиться в этом прекрасном месте и перевоспитываться, мать вашу! Тут теперь я вам и мать, и бать, и нянька. Всё понятно?

      Воспитанники испуганно закивали – кроме троих, Водкин это чётко подметил. Бритоголовый, остролицая и ещё один парень в капюшоне с подбитым лицом никак не отреагировали на его спич.

      – Отвечайте, как положено, сукины дети!

      – Бурьянов, – неожиданно прервал его Костылёв. – Я тебе сказал уже, не «сукины дети», а «дорогие воспитанники». И хватит пропихивать армейщину, терпеть этого не могу. Ты вроде бы работаешь на лекарства? Вот и работай!

      Бурьянов налился красным. Несомненно, Костылёв поставил его репутацию под удар, втоптал его авторитет в апрельскую грязь. Как теперь воспитанники будут его уважать? Всё правильно, никак. Но отетить он не успел – на крыльцо подоспели две женщины – одна низенькая, иссушенная, в строгом костюме, а другая – высокая, габаритная, с крайне внушительной грудью, облачённая в красно-чёрное приталенное платье.

      – Это ваши начальницы, – представил их Костылёв. – Наталья Артёмовна, начальник по воспитательной работе и дисциплине. И Инесса Ивановна, заведующая образовательным процессом.

      Наталья Артёмовна, крупная и чем-то напоминающая акулу, сказала:

      – Если возникнут какие-то жалобы, то сразу ко мне.

      – Слушайте меня, су… дорогие воспитанники! – воскликнул Бурьянов. – Наш «начвээр» – всё видит и всё знает. «Начвээр» – сила и свет. Но как же может быть «начвээр» без помощников? Надзиратели – правые руки Натальи Артёмовны. Как говорится, глаза боятся, а руки делают…

      Наталья Артёмовна выстрелила в него суровым взглядом, но он, впрочем, ничуть не смутился.

      – Вы получили второй шанс для перевоспитания, – сказала она. – Поэтому, я надеюсь, вы приложите все усилия для исправления и уже скоро выйдете отсюда