Обезглавленный девиант. Римъ Эдельштейн

голову от подушки, он чётко ощущал, как она трещит по швам, пульсирует и раскалывается от выпитого накануне. Парень поднялся, украдкой поглядывая на экран телевизора. Его шатало из стороны в сторону, а к горлу подкатывала тошнота, сопряжённая с отвратительным алкогольным привкусом.

      Оказалось, что Бурьянов звонил ему целых три раза – или тоже был пьян, или хотел сказать что-то важное.

      «Пошёл ты, ещё и так терпеть тебя всю неделю, – подумал Водкин и принялся натягивать на себя рубашку болотного цвета, смятую, скомканную. – Как будто из жопы».

      Он вышел из своего заплёванного подъезда. Утро оказалось пасмурным, радикально противоположным вчерашнему солнечному воскресенью. Водкин прошёл до трамвайной остановки, засунув руки в карманы куртки. Его глаза блуждали по длинным юбкам и тёплым толстым колготкам встречных девушек и серым капюшонам встреченных мужчин.

      Путь был неблизкий – «ПТИЦА» находилась за городом, как психушка или тюрьма, но больше собой напоминала коричневый особняк за каменным забором. На железных воротах красовался золотистый аист – логотип, придуманный лично Карлом Марковичем.

      Работники туда добирались и на своих автомобилях, и на такси, и на автобусах… Водкин ездил на автобусе – особенно это пригождалось в зимнее время. Никаких запар с личным автомобилем, стоянкой, морозами, антифризами, сезонными шинами…

      Хоть иногда он и полчаса ждал автобус, но всё равно не отказывался от этой привычки. Это, конечно, породило множество колкостей от коллег.

      «Знаешь, кто такой лох? – спрашивал у Водкина Бурьянов – тот старший надзиратель. Маленький такой, с рыжестью в своих серо-коричневых волосах и гроздью красных родинок на щеке. – Лох – это каждый пассажир автобуса старше тридцати лет».

      И после этого Бурьянов смеялся своим скрипучим задыхающимся смехом.

      «Я даже мать твою купить мог бы, не то что машину», – думал в ответ Водкин, но вслух ничего не говорил. Бурьянов – правая рука Костылёва. Злющий сукин сын. Как Романовский, но только в персиковой робе надзирателя. И ругаться с ним нельзя… А место в «ПТИЦЕ» не такое плохое. Тепло, да и кормят. Что ещё надо для счастья? Плюсом работка от Майора и Плиннера… На безбедную старость он уже накопил.

      Автобус урчал, кряхтел, плевался, но всё же смог доставить Водкина до конечной остановки – оттуда он топал пешком в одиночестве, но это его не смущало. Плохо заасфальтированная дорога, змеящаяся посреди жиденького соснового леса, вела его прямо к воротам «ПТИЦЫ».

      Учреждение виднелось ещё издалека – полностью коричневое, дубовое, огороженное серой каменной стеной, чтобы никто точно не смог сбежать из этого прекрасного и, что самое важное, такого приятного места. И, кроме стены, почти на всех окнах двух этажей были металлические решётки. Их не было только на самом верхнем, на третьем. И в одном месте второго этажа… В медсанчасти.

      В воротах было небольшое окошечко, напоминающее собой выпуклый телевизор – своеобразный домофон