Обезглавленный девиант. Римъ Эдельштейн

– даже убийство медведей его так не выматывало, как возня с поступившими воспитанниками, но этот день всё равно закончился. И хорошо.

      Он собирался уходить, снова поднявшись на четвёртый этаж. Вездесущий Бурьянов тоже там был. Его смена тоже закончилась. Когда они переодевались, вошёл Ремнёв.

      – О, наша птица-говорун, – поприветствовал его Бурьянов. – Как дела?

      Ремнёв, естественно, молча кивнул и стал надевать приютскую форму.

      – Короче, слушай анекдот…

      – Бурьянов, отстань от него, – сказал Водкин, натягивая куртку.

      – …в общем, собирается немой кататься на лыжах. Выходит из дома, встречает соседа. А тот его спрашивает: «ты куда собрался?». Немой жестами показал предстоящий процесс. А сосед ему отвечает: «понятно. А лыжи зачем взял?»

      Ремнёв никак не отреагировал, ни один мускул не дрогнул на его лице, а вот Бурьянов расхохотался. В комнату для переодеваний вошёл ещё один парень – шатен с лёгкой бородатостью и светлыми глазами. В серой кофте и серых джинсах. Ещё один надзиратель – старший ночной смены.

      – Здорово, Чесноков, – тут же оживился старший надзиратель дневной смены. – Хоть один нормальный человек пришёл.

      Шатен кивнул и вежливо улыбнулся.

      – Скажи мне, – не останавливался ни на мгновение Бурьянов, – вот ты же адекватный человек, образованный. Закончил институт с красным дипломом. Что ты здесь-то забыл?

      – Я окончил институт по специальности социальной работы. Я работаю по специальности, – ответил Чесноков удивительно мягким голосом и приветливо улыбнулся ещё раз.

      – Да похрен, – ответил Бурьянов. – Я в стрип-бар «Галь Гадот». Кто со мной, поцыки?

      – Уж нет, спасибо, – буркнул Водкин. – Ну и название… Хорошо хоть не «Эвелина Блёданс».

      – Прикольная тётка… Могли бы и назвать. Я всю юность на неё дёргал, – заметил Бурьянов.

      – Я знаю историю и про то, что ты хотел свою училку, которой было… шестьдесят два? – продолжил Водкин.

      – Я такого не говорил! – хохотнул Бурьянов. – А если и говорил… Я наврал.

      – Ты же тоже… Адекватный человек, – сказал Чесноков любителю входить в бары по ночам, натягивая повязку на плечо. Сказал, чтобы прервать их диалог, их поток нескончаемых юморесок. – Почему ты здесь?

      – Скажем так, меня попросили тут быть. Кто, если не я?

      Последнюю фразу Водкин ещё слышал… А потом перестал что-либо разбирать. Он сдерживался, чтобы не побежать к выходу. Его достало это место, а дома ждал собственный бар.

      Ночь его прошла без особых происшествий, он напился и заснул, а наутро проснулся в собственной блевотине. Водкин матерился, рычал, поднимался… Но он был дома. И предстояло снова ехать на работу, менять надзирателей ночной смены.

      Ночь же на новом месте всегда тягостна. И для больного в госпитале, и для солдата в казарме, и для заключённого – в тюрьме. «ПТИЦА» не была чем-то из этого, но совмещала в себе всё сразу.

      Когда прозвучал звонок отбоя,