Без пяти минут полдень. Ольга Васильевна Ярмакова

дней жена приносила на твою могилу цветы, а разве это не говорит о прощении?

      И тогда слуги приняли свои нежелания, которые связывали их души со старым домом и простились с ним. И ушли.

      – Так, всё хорошо, но что же насчёт меня? – поинтересовался вслух Олдрич, оставшись один в пустом доме.

      Он вернулся в кабинет и снова перечитал рукопись. Там явно говорилось о какой-то цене за освобождение духов. Но какой? Не хватало продолжения старинной инструкции.

      Тогда барон переворошил деревянный ящик, перетряхнул старое тряпьё, но всё равно ничего не обнаружил. Уставший сел он в любимое, обглоданное молью, кресло и принялся в задумчивом самозабвении мять толстую кожу обёртки манускрипта. Неожиданно пальцы обнаружили что-то вроде незаметной подкладки, мастерски прилаженной к коже. Аккуратно вспоров её, его пальцы вытянули из прорехи спрятанный лист. Так вот оно, продолжение!

      Через несколько минут жилую половину Рингкемпфер огласил пронзительный вопль разочарования.

      – Нет! Это несправедливо!

      Цена, о которой упоминалось в последней странице дневника, оказалась справедливой для «Борца», но не для его хозяина. Ведь освободив привязанные к дому души, живой владелец добровольно, соглашался на одинокую вечность призрака в стенах его – такое существование не входило в планы Олдрича – до тех пор, пока кто-то ещё не пожелает остаться здесь посмертно, освободив неприкаянную душу хозяина.

      Рингкемпфер потому и носил одно с аконитом имя, он знал, как бороться за свою душу, пусть время и точит камень.

      Эй!

      Началось всё со снов, а сны завелись два дня назад. Утренние, предрассветные, хрупкие, как первая наледь лужи, одним словом – на грани реальности.

      Прежде Ида почувствовала на поверхности дрёмы шорох: осторожное царапание коготков по линолеуму, как если бы пробежала мышь. Но вот в чём штука – больше этот звук не повторился ни после пробуждения, ни позже, во время бодрствования, и даже на другой день. Зато следующим утром, за пару минут до побудки сновидицу пробудил явственный голос, который окликнул её из того же угла, где накануне пронеслась на коготках «мышь». Голос сказал просто: «Эй!». Иде не то чтобы стало совсем не по себе, но она долго лежала и прислушивалась к тишине столь тягостной, и сомнение в реальности произошедшего волей-неволей подступило, окончательно согнав остатки сна.

      Быстротечный день полностью загнал в тень памяти воспоминание о двух предрассветных странных снах, лишь изредка на поверхности проступали отголоски эха, особенно того странно обронённого «Эй!». Но ночь, только заступив на рабочее дежурство, тут же хорошенько прочистила все уголки, выставив в полной красе из подсознания и крадущийся шорох, и чудной окрик. Что же это? И что ей послышится вновь в утекающие минуты ночной поры?

      Усталость дневных забот всё же сморила Иду, и она крепко проспала до самого утра, никто и ничто не тревожило её до звонка будильника. Так минула ещё пара дней, и воспоминание о чём-то странном почти стёрлось,