Пепел Нетесаного трона. На руинах империи. Брайан Стейвли

тело обмякнет в смертной судороге.

      Рук мог это не только представить. Он мог вспомнить.

      – Сотни людей, – сам себе ответил Лупила. – Сотни прошли мимо, не сунув носа не в свое дело.

      Бьен выкатила глаза. Губы раздулись. Она слабо попыталась разжать пальцы Лупилы и уронила руку. Она еще была в сознании, но уже теряла его.

      Память детства разворачивалась в Руке, как змея после многолетней спячки. Согласно учению Эйры, даже такое насилие следовало встречать сочувствием и пониманием. Он мог умолять пощадить Бьен, но вера воспрещала ему поднять руку для ее защиты. Жрецы, погибшие без сопротивления, становились мучениками. Их кротость восхвалялась в анналах Учения.

      «Худебрайт, как никто другой, понимал, что легко любить любящего тебя. Он пошел дальше. Когда ургулы убили его детей, он отпустил им вину. Когда они пронзили копьями его ладони, он благословил их. Когда они плевали ему в лицо, он тянулся навстречу, чтобы поцеловать их. Когда они бросили его на смерть в холодной степи, он до последнего вздоха молился за них».

      Как видно, Худебрайт был куда лучшим жрецом, чем Рук Лан Лак.

      Он вздохнул, глубоко загнал воздух в избитую грудь, проверяя, много ли повреждений. Боль горела огнем, но под болью, терпеливо ожидая приказа, залегли прежняя сила и ярость. Он хорошо помнил это чувство: неподвижность перед действием – и почти чувствовал вкус предстоящего.

      Слезящиеся глаза Бьен, поймав его взгляд, чуть округлились. Губы ее шевельнулись, но не хватило дыхания взмолиться за жизнь плотовщиков.

      Рук ощутил, как растягиваются в улыбке его губы, открывая кровавый оскал.

      Иногда человеку приходится самому отвечать на свои молитвы.

      «Прости меня, богиня», – сказал он про себя.

      Он уже готов был взметнуться на ноги, когда в толпе зашумели. Торопливо, потупив взгляды, люди, которые сновали по мосту, стали замедлять шаг, вскрикивать. Руку подумалось было, что кто-то их все же увидел, что горожане в кои-то веки заметили насилие и решились не пройти мимо. Но он быстро понял, что люди указывают совсем в другую сторону, и никто не отделился от толпы, чтобы остановить сжимающего горло Бьен мужчину. Нет, все смотрели на человеческую фигуру, едва различимую среди толпы и струй дождя.

      Рук ловил обрывки разговоров:

      – …Иноземец…

      – …Белый, как молоко…

      – …Аннурец…

      – …В жертву богам…

      Молчун прищурился.

      Лупила нахмурился, развернулся к густеющей толпе, прикусил щеку изнутри и вдруг отбросил Бьен в сторону – так небрежно, будто ее жизнь не висела только что на волоске.

      У Бьен подогнулись колени. Она кучкой мокрого тряпья распласталась на досках настила и хватала ртом воздух, как рыба без воды.

      – Что там? – окликнул, вытягивая шею, Вопила.

      – Похоже, что-то интересное, – отозвался Лупила. – Может, изловили аннурского прихвостня.

      – А с этим что? – кивнул на Рука Вопила.

      Лупила чмокнул языком, глянул искоса и врезал Руку кулаком в живот.

      – Кому