Пепел Нетесаного трона. На руинах империи. Брайан Стейвли

голос, знакомый ему лучше прочих.

      – Прекратите!

      Из толпы к ним шагнула Бьен Кви Гай, жрица Эйры: волосы отлакированы дождем, лицо залито струями, жилет мокрый насквозь; обнаженная рука тянется вперед, словно она одной протянутой рукой могла выручить Рука из беды. Конечно, утром она вышла из храма с провощенным зонтиком. И конечно, увидела кого-то – сироту, или нищего, или злополучного старого пьяницу – и отдала зонт. Она всю жизнь отдавала.

      «Не надо», – хотел сказать он, но сгустки крови забили слова.

      Вопила прищурился. Лупила помедлил и неторопливо развернулся.

      – Отпустите его, – велела Бьен.

      Она плечом оттолкнула Лупилу и, схватив Рука за плечо, потянула его из хватки Вопилы. Женщина на голову уступала в росте самому невысокому из мужчин. Лупила мог бы поднять ее за пояс и перебросить через перила, но пока они только таращили глаза. Рук видал, как речные крысы замирали при виде извивавшейся в камышах змеи. Увы, плотовщики были не крысы, а Бьен – не ядовитая змея.

      – Это пустяки, – выдавил Рук.

      – Нет, не пустяки, – покачала головой Бьен.

      – Они потеряли друзей.

      – И потому вправе хватать невинных? Избивать их до беспамятства?

      – Я еще в памяти.

      «И не невинный», – добавил он про себя.

      Лупила, справившись наконец с изумлением, взял Бьен за плечо и развернул к себе лицом.

      – Он тебе кто?

      – Он человек, – дрожащим от негодования голосом объявила Бьен.

      Рук не знал, почему именно она не добавила: «Мы делим с ним храм, веру, иногда и постель» – потому, что плотовщиков это не касалось, или понимала, что ее любовь к нему только подстегнет их жестокость.

      – Это Домбанг, – расхохотался Лупила. – В Домбанге люди только и делают, что умирают.

      – Если он умрет, так потому, что вы его убили.

      – Ну и что? – оскалился Вопила. – Трое рады жертвам.

      Рук представил, как боги дельты вылавливают его разбухшее тело из протоки и раскладывают на отмели. На их лицах рисовалось только отвращение. Брезгливость к его неразбитым кулакам, к отсутствию зажатых в зубах клочьев мяса, к явным свидетельствам, что он сдался без борьбы.

      – Это не жертва, – покачала головой Бьен.

      – Почему еще? – Лупила вдруг угрожающе понизил голос.

      – На что богам вынесенный на берег труп?

      – Когда я был мальчишкой, – заговорил Лупила, – мой отец годами откладывал монетки. Десять лет? Двенадцать? Пятнадцать? Он копил с моего рождения, выгадывал на еде, до дыр изнашивал одежду, а все почему?

      Рук догадывался. Любая история, если проследить ее до конца, ведет к одному и тому же.

      – Чтобы купить раба. Бледнокожего аннурского мальчишку лет четырнадцати-пятнадцати. На эти деньги отец мог бы снять нам новое жилье. Мог бы отправить нас с братом в аннурскую школу у Горшка. Мог бы купить лекарство от убивавшей мою мать легочной гнили, но не купил. Он купил раба, нанял лодку, отвез раба в дельту, перерезал ему горло и свалил в воду. Он сказал, что теперь Трое благословят нас. Я