Статьи и письма 1934–1943. Симона Вейль

природы. Ведь и природа, когда требуют ее жизненные нужды, заглушает всю внутреннюю жизнь – и даже материнскую скорбь:

      Пищи забыть не могла и Ниоба сама, у которой

      Разом двенадцать детей нашли себе смерть в ее доме, —

      Шесть дочерей и шесть сыновей, цветущих годами.

      Стрелами юношей всех перебил Аполлон сребролукий,

      Злобу питая к Ниобе, а девушек всех – Артемида.

      Мать их с румяноланитной Лето пожелала равняться:

      Та, говорила, лишь двух родила, сама ж она многих!

      Эти, однако, хоть двое их было, но всех погубили.

      Трупы кровавые девять валялися дней. Хоронить их

      Некому было: народ превращен был Кронионом в камни.

      Их на десятый лишь день схоронили небесные боги.

      Вспомнила все ж и Ниоба о пище, как плакать устала.²¹

      Не передать острее горе человека, чем изобразив его потерявшим способность чувствовать свое горе.

      С того момента, как сила приобретает власть над жизнью и смертью другого человека, она так же тиранически правит его душой, как и смертельный голод. Она правит с таким холодом, с такой суровостью, будто власть безжизненной материи. Человек, повсюду чувствующий себя столь слабым, и посреди городов так же одинок, и даже еще более одинок, чем тот, кто потерялся в пустыне.

      Глиняных два кувшина есть в зевсовом доме великом,

      Полны даров, – счастливых один, а другой – несчастливых.

      ^{…………………………………………………….}

      Тот же, кому только беды он даст, – поношения терпит,

      Бешеный голод его по земле божественной гонит,

      Всюду он бродит, не чтимый никем, ни людьми, ни богами.²²

      Но как без милосердия сила крушит несчастных, так немилосердно опьяняет она всякого, кто обладает ею (или думает, что обладает). На самом деле ею не обладает никто. Люди не разделяются в «Илиаде» на побежденных, рабов и просителей, с одной стороны, и победителей и вождей – с другой. Здесь нет ни одного человека, который в какой-то момент не был бы вынужден склониться перед силой. Воины, хотя они свободны и отлично вооружены, не менее других несут бремя ее велений и ударов.

      Если же видел, что кто из народа кричит, то, набросясь,

      Скиптром его избивал и ругал оскорбительной речью:

      «Смолкни, несчастный! Садись-ка и слушай, что скажут другие,

      Те, что получше тебя! Не воинствен ты сам, малосилен,

      И не имел никогда ни в войне, ни в совете значенья».²³

      Терсит дорого платит за свои слова, хотя они вполне разумны и подобны словам Ахилла.

      Молвил и скиптром его по спине и плечам он ударил.

      Сжался Терсит, по щекам покатились обильные слезы;

      Вздулся кровавый синяк полосой на спине от удара

      Скиптра его золотого. И сел он на место в испуге,

      Скорчась от боли и, тупо смотря, утирал себе слезы.

      Весело все рассмеялись над ним, хоть и были печальны.²⁴

      Но и сам Ахилл, гордый, никем не побежденный герой, в самом начале поэмы предстает плачущим от унижения