Фома Гордеев. Максим Горький

не трус! – отвечал Фома.

      – Знаю я, что не трус, а только форсят одни дураки… Можно и без форсу не хуже дело делать…

      Ежов осуждал его с иной точки зрения:

      – Если ты будешь сам в руки соваться – поди к черту! Я тебе не товарищ… Тебя поймают да к отцу отведут – он тебе ничего не сделает, а меня, брат, так ремнем отхлещут – все мои косточки облупятся…

      – Трус! – упрямо твердил Фома.

      И вот однажды Фома был пойман руками штабс-капитана Чумакова, маленького и худенького старика. Неслышно подкравшись к мальчику, укладывавшему сорванные яблоки за пазуху рубахи, старик вцепился ему в плечи и грозно закричал:

      – Попался, разбойник! Ага-а!

      Фоме в то время было около пятнадцати лет, он ловко вывернулся из рук старика. Но не побежал от него, а, нахмурив брови и сжав кулаки, с угрозой произнес:

      – Попробуй… тронь!..

      – Я тебя не трону – я тебя в полицию сведу! Ты чей?

      Этого Фома не ожидал, и у него сразу пропала вся храбрость и злоба. Путешествие в полицию показалось чем-то таким, чего отец никогда не простит ему. Он вздрогнул и смущенно объявил:

      – Гордеев…

      – И… Игната Матвеича?..

      – Да…

      Теперь смутился штабс-капитан. Он выпрямился, выпятил грудь вперед и зачем-то внушительно крякнул. Потом плечи его опустились, и отечески вразумительно он сказал мальчику:

      – Стыдно-с! Наследник такого именитого и уважаемого лица… Недостойно-с вашего положения… Можете идти… Но если еще раз повторится происшедшее… принужден буду сообщить вашему батюшке… которому, между прочим, имею честь свидетельствовать мое почтение!..

      Фома, наблюдая за игрой физиономии старика, понял, что он боится отца. Исподлобья, как волчонок, он смотрел на Чумакова; а тот со смешной важностью крутил седые усы и переминался с ноги на ногу перед мальчиком, который не уходил, несмотря на данное ему разрешение.

      – Можете идти, – повторил старик и указал рукой дорогу к своему дому.

      – А в полицию? – угрюмо спросил Фома и тотчас же испугался возможного ответа.

      – Это я – пошутил! – улыбнулся старик. – Напугать вас хотел…

      – Вы сами боитесь моего отца… – сказал Фома и, повернувшись спиной к старику, пошел в глубь сада.

      – Боюсь? А-а! Хорошо-с! – крикнул Чумаков вслед ему, и по звуку голоса Фома понял, что обидел старика.

      Ему стало стыдно и грустно; до вечера он прогулял один, а придя домой, был встречен суровым вопросом отца:

      – Фомка! Ты к Чумакову в сад лазил?

      – Лазил, – спокойно сказал мальчик, глядя в глаза отцу.

      Игнат, должно быть, не ждал такого ответа и несколько секунд молчал, поглаживая бороду.

      – Дурак! Зачем ты это? Мало, что ли, тебе своих яблоков?

      Фома опустил глаза и молчал, стоя против отца.

      – Вишь – стыдно стало! Поди-ка, Ежишка этот подбил? Я вот его проберу, когда придет… а то и совсем прекращу дружбу-то вашу…

      – Это