Шофёр. Назад в СССР. Том 3. Артём Март

что-то говорить. Скромно села на кровать. Вздохнула.

      – Я ее, конечно, ругаю, – сказала она наконец, – говорю, мол, глупости все это, что она говорит. А у самой тревожно на душе.

      – Боишься, что и я от тебя убегу? – Тут уж я не сдержал смеха, – глупости все это. – А как же? – Сказала она, – конечно, боюсь. Ты вон, какой деловой. Ходишь, смотришь так, будто ежели что не по-твоему, так сразу вон из сердца, и вся недолга. Я ничего не ответил. Только улыбнулся Маше. Когда подсел я рядом, быстро почувствовал тепло ее бедро. Глянули мы друг на друга, и смущение с Машкиного лица, как смахнуло. Сделалось оно серьезным, а взгляд внимательным.

      Я потянулся к Маше. Тронул ее спину, такую же горячую. Привлек девушку к себе. Когда подалась она в мою сторону, обнял я ее и второй рукою. От этого сорвался с губ ее жаркий стон. И так захотелось мне в этот момент ее поцеловать, что я и не подумал сдерживаться. Прижал Машку к себе, и слились мы в поцелуе.

      Заерзали мои руки по ее крепкому женскому телу. Разогрелись от нее в душе жара. В нос снова ударил тот чудесный Машин запах, вскружил голову круче любой водки.

      Не успели мы опомнится, как упали на подушку.

      – А ежели… бабушка… придет… – оторвавшись от моих губ, тяжело дыша проговорила Маша, но потом тут же снова утонула в новом поцелуе.

      Если придет, там уж разберемся. А сейчас не до этого нам. Не стал я Маше по этому поводу ничего говорить. И судя по тому, как жарко она подо мной распалилась, и сама Маша все понимала. И самой ей было совершено не до этого.

      – Повязку мы тебе так и не поменяли, – сказала Маша, положив голову на мое плечо.

      – Да и черт с ней.

      Когда все закончилось, лежали мы на Машкиной узенькой кровати, крепко-крепко прижавшись друг к другу.

      – Да как же это черт? – Маша, обнаженная, бросилась, было вставать, чтобы взять свою аптечку, – вдруг пойдет заражение!

      – Стой, – не дал я ей встать, придержав рукою, которой обнимал, – полежим.

      Она подчинилась. Легла, забросила ногу мне на бедро. Так мы и молчали. За окном давно уже стемнело. Приглушенно стрекотали кузнечики. Свистели на чердаках сычи.

      – Мне с тобой хорошо и очень спокойно, – сказала Маша шепотом.

      – Я знаю, – ответил я с улыбкой, – слышу, как спокойно бьется твое сердце.

      Полежали еще чуть-чуть. Помолчали.

      – Сегодня, – внезапно сказала Маша, – в поликлинику приходил немец. Тот, Клаус. Меня искал.

      – Вот как, – сказал я, задумчиво глядя в потолок.

      – Угу, – Маша вздохнула, пошевелилась, легла на другой бок, спиной ко мне.

      Тут же, прислонился я к ней сзади, обнял.

      – Очень мне было неприятно, Игорь, – продолжила она, – когда немец под вечер приперся и стал меня спрашивать. Представляешь? Откуда-то узнал мои имя и фамилию.

      – А ты что? – Спросил я тихо.

      – А я спряталась в процедурной, куда ему было нельзя, да велела другим медсестрам меня не выдавать.

      – Не знаешь, где немцев поселили? Ну, конечно же, не знаешь. Откуда тебе знать.

      – Не знаю, –