Козленок в молоке. Юрий Поляков

заманчивой, как первое прикосновение к незнакомой девичьей коже. Я глянул на Стаса: его бледные впалые щеки зарумянились, залысины запотели, а в глазах появилась похотливая целеустремленность. У Витька на лбу тоже выступила испарина, и он своими толстыми пальцами пытался слепить из хлебного мякиша нечто женское. Арнольд же наблюдал за действием «амораловки» с тихой улыбкой юнната.

      – Ну и что ты теперь собираешься делать? – спросил я у Витька после некоторой паузы.

      – А хрен его знает… – пожал он здоровенными плечами.

      – Но работать-то надо!

      – Наумиха моя тоже говорит – надо…

      – Ругается?

      – А то – пила двуручная!

      – Цыц! О матери такие слова! – нахмурился Арнольд.

      – Ну и какие у тебя, Виктор, планы? – Я постарался вопросом замять возникшую неловкость.

      – Не знаю, может, грузчиком в универсам устроюсь.

      – Сопьешься! – покачал головой Арнольд.

      – Сопьюсь… А может, к дядьке, к вам в Красноярск, подамся…

      – Приезжай. Найдем тебе сибирячку! Знаешь, такую, с огоньком в одном месте…

      По тому, как это было сказано, стало ясно: те несколько капель, что выпил Арнольд, тоже не прошли для него бесследно. Но с Витьком вообще творилось нечто невообразимое: он вдруг побагровел и покрылся по́том, словно минут двадцать пробыл в хорошо протопленной русской парной, нещадно обхлестывая себя дубовым веником с крапивцей. Да и сам я ни с того ни с сего вдруг ярко и остро вспомнил одну мою мимолетную подругу юности, которая в кульминационные моменты почему-то всегда разражалась хриплым хохотом, по звуку похожим на тот, что издают «мешочки со смехом», продающиеся теперь во всех развлекательных магазинчиках. Меня тоже бросило в пот, и я исподлобья глянул на Стаса: он, нервно подергивая щекой, так лихорадочно листал свою записную книжку, словно кругом был огонь, а он забыл телефон пожарной команды.

      – О’кей – сказал Патрикей! – кивнул Витек. – Приеду.

      Я с укоризной посмотрел на Арнольда, а раздосадованный Стас даже пнул его под столом ногой.

      – А с другой стороны, – спохватившись, покачал головой Арнольд, – мать одну бросать нельзя!

      – Нельзя, – согласился Витек.

      – А писателем ты стать не хочешь? – напрямки спросил я.

      – Кем? – обалдел он.

      – Писателем.

      – Не-ет… У меня по русскому в школе три с минусом было. Да и то потому, что я учительнице картошку окучивать помогал…

      – Это неважно! Писать тебе не придется, – решительно пообещал я под влиянием «амораловки».

      – А что же тогда я буду делать?

      – Ничего.

      – Значит, писать не надо?

      – И читать не надо! – захихикал Стас, оторвав страстный взгляд от незнакомки, одиноко пившей шампанское за соседним столиком.

      – Чего? – не понял Витек.

      – Он пошутил, – объяснил я.

      – Они когда-нибудь тут в Москве дошутятся! – молвил Арнольд с угрюмой неопределенностью.

      – Надо покумекать, – тихо ответил Витек и задумчиво обвел глазами