Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней. Жюль Верн

я понял, что завтрак сегодня будет так же отменен, как вчера ужин. Я решил, однако, держаться героически и не поддаваться требованиям желудка. Марта, не на шутку встревоженная, всполошилась. Что касается меня, больше всего я был обеспокоен невозможностью уйти из дому. Причина была ясна.

      Дядя все продолжал работать: воображение уносило его в высокие сферы умозаключений; он витал над землей и в самом деле не ощущал земных потребностей.

      Около полудня голод стал серьезно мучить меня. В простоте сердечной Марта извела накануне все запасы, находившиеся у нее в кладовой; в доме не осталось решительно ничего съестного. Но все-таки я стойко держался; это стало для меня своего рода делом чести.

      Пробило два часа. Положение становилось смешным, даже невыносимым. У меня буквально живот подводило. Мне начинало казаться, что я преувеличил важность документа, что дядя не поверит сказанному в нем, признает его простой мистификацией, что в худшем случае, если даже он захочет пуститься в такое предприятие, его можно будет насильно удержать; что, наконец, он может и сам найти ключ шифра, и тогда окажется, что я даром постился.

      Эти доводы, которые я накануне отбросил бы с негодованием, представлялись мне теперь превосходными; мне показалось даже смешным, что я так долго колебался, и я решил все сказать.

      Я ждал лишь благоприятного момента, чтобы начать разговор, как вдруг профессор встал, надел шляпу, собираясь уходить.

      Как! Уйти из дома, а нас снова запереть! Да никогда!

      – Дядюшка, – сказал я.

      Казалось, он не слыхал.

      – Дядя Лиденброк! – повторил я, повышая голос.

      – Что? – спросил он, как человек, которого внезапно разбудили.

      – Как это «что»! А ключ?

      – Какой ключ? От входной двери?

      – Нет, – воскликнул я, – ключ к документу!

      Профессор поглядел на меня поверх очков; он заметил, вероятно, что-нибудь необыкновенное в моей физиономии, потому что живо схватил меня за руку и устремил на меня вопросительный взгляд, не имея силы говорить. Однако вопрос никогда еще не был выражен так ясно.

      Я утвердительно кивнул.

      Он соболезнующе покачал головою, словно имел дело с сумасшедшим.

      Я кивнул еще более выразительно.

      Глаза его заблестели, поднялась угрожающе рука.

      Этот немой разговор при таких обстоятельствах заинтересовал бы самого апатичного человека. И действительно, я не решался сказать ни одного слова, боясь, чтобы дядя не задушил меня от радости в своих объятиях. Но отвечать становилось, однако, необходимым.

      – Да, это ключ… случайно…

      – Что ты говоришь? – вскричал он в неописуемом волнении.

      – Вот он! – сказал я, подавая ему листок бумаги, исписанный мною. – Читайте.

      – Но это не имеет смысла! – возразил он, комкая бумагу.

      – Не имеет, если начинать читать с начала, но если начать с конца…

      Я