Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней. Жюль Верн

то мгновение, когда я в своих мечтаниях уже всходил на набережную, дядя, ударив кулаком по столу, сразу вернул меня к действительности.

      – Посмотрим, – сказал он. – При желании затемнить смысл фразы первое, что приходит на ум, как мне кажется, – это написать слова в вертикальном направлении, а не в горизонтальном. Надо посмотреть, что из этого выйдет! Аксель, напиши какую-нибудь фразу на этом листке, но вместо того, чтобы располагать буквы в строчку, одну за другой, напиши их в той же последовательности, но вертикально, по пяти или по шести в столбце.

      Я понял, в чем дело, и написал немедленно сверху вниз:

      – Хорошо, – сказал профессор, не читая написанного. – Теперь напиши буквы, которые получились в столбце, в строчку.

      Я повиновался, получилась следующая фраза:

      Ятецрр! лемеое юбсмгт бяе, ах лврдяе юсдоГн

      – Превосходно! – произнес дядюшка, вырывая у меня из рук листок. – Это уже походит на наш старый документ; гласные и согласные расположены в одинаковом беспорядке, даже прописная буква и запятая в середине слова, совсем как на пергаменте Сакнуссема!

      Я не мог не признать, что эти замечания весьма глубокомысленны.

      – А теперь, – продолжал дядюшка, обращаясь уже непосредственно ко мне, – для того чтобы прочесть фразу, которую ты написал и содержания которой я не понимаю, мне достаточно соединять по порядку сначала первые буквы каждого слова, потом вторые, потом третьи и так далее.

      И дядя, к своему и к моему величайшему изумлению, прочел:

      Я люблю тебя всем сердцем, дорогая Гретхен!

      – Ого! – сказал профессор.

      Да, как влюбленный глупец, необдуманно, я написал эту предательскую фразу!

      – Так-с!.. Ты, значит, любишь Гретхен? – продолжал дядюшка тоном заправского опекуна.

      – Да… Нет… – бормотал я.

      – Так-с, ты любишь Гретхен! – машинально повторил он. – Ну хорошо, применим мой метод к исследуемому документу.

      И дядюшка снова погрузился в размышление, которое целиком заняло его внимание и заставило его забыть о моих неосторожных словах. Я говорю «неосторожных», потому что голова ученого была неспособна понимать сердечные дела. Но, к счастью, интерес к документу победил. Глаза профессора Лиденброка, когда он собирался произвести свой решающий опыт, метали молнии сквозь очки; дрожащими пальцами он снова взял древний пергамент. Он был взволнован не на шутку. Наконец дядюшка основательно прокашлялся и начал диктовать мне торжественным тоном, называя сначала первые буквы каждого слова, потом вторые; он диктовал буквы в таком порядке:

      mmessunkaSenrA. icefdoK. segnittamurtn

      ecertserrette, rotaivsadua, ednecsedsadne

      lacartniiiluJsiratracSarbmutabiledmek

      meretarcsilucoYsleffenSnl

      Сознаюсь, что, кончая дописывать, я волновался: в сочетании этих букв, произносимых одна за другой, я не мог уловить ровно никакого смысла, а я с нетерпением ожидал, что из уст профессора потечет