Песнь серебра, пламя, подобное ночи. Амели Вэнь Чжао

и песням, которая, переплетя свои пальцы с ее, обнимая весь ее мир, штрих за штрихом взращивала в ней искусство каллиграфии на мягких пергаментных страницах.

      Они забрали и ее мать тоже.

      Вдалеке раздался долгий, гулкий звон сумеречных колоколов, вырвав Лань из воспоминаний. Девушка открыла глаза, и перед ней снова предстало одинокое, пустое море, отзывающееся эхом всего, что она потеряла. Когда-то давно она, возможно, уже стояла здесь, на краю своего мира. Тогда она пыталась осмыслить, почему все пошло под откос, как она оказалась ни с чем, кроме разбитых воспоминаний и странного видимого только ей шрама.

      Но по мере того как звон колоколов разносился по небу, на Лань наваливалась реальность. Она была голодна, устала и опаздывала на вечернее представление в чайном домике.

      Свиток казался многообещающим, но… Она снова провела рукой по левому запястью. Каждый штрих странного, неразборчивого иероглифа неизгладимо отпечатался в ее памяти.

      «В следующий раз, – сказала она себе точно так же, как делала это на протяжении последних одиннадцати циклов. – В следующий раз я расшифрую сообщение, которое ты оставила мне, мама».

      А сейчас Лань сняла дули и отряхнула рукава.

      Ей нужно было вернуться в чайный домик, чтобы не нарушать условия контракта.

      Она была обязана прислуживать элантийцам.

      На завоеванной земле единственным проявлением победы было выживание. Не оглядываясь, девушка повернулась лицом к красочным улицам Хаак Гуна и начала подниматься на холм.

      2

      При жизни ци сверкает и движется как ян.

      После смерти ци становится холодной и застывает как инь. Тело с беспокойной ци свидетельствует о беспокойной душе.

Чо Юн, Императорский Заклинатель Духов «Классика смерти»

      Магазин лежал в руинах. Ночной воздух пропитался едким запахом магии металла.

      Цзэнь стоял в тени полуразрушенных домов одного из переулков Хаак Гуна, шокированный масштабом разрушений, произошедших всего в нескольких шагах от него. Хотя в этом не было ничего неожиданного или необычного. С самых первых завоеваний подобное творилось сплошь и рядом, но он все же был не готов к такому дерзкому проявлению насилия и доминирования в предполагаемой жемчужине элантийской власти. Цзэнь мог принять предупреждение на свой счет: элантийцы любили делать из своих предателей и мятежников примеры, отправлять послание из крови и костей, чтобы показать другим, что надежды нет и сопротивление бессмысленно.

      Цзэнь почти поверил им.

      Он колебался всего мгновение, прежде чем снять перчатки. Воздух был прохладным и хрустящим на ощупь. Поток влажного ветра коснулся его кожи. Парень чувствовал огонь свечей, которые тускло освещали район – здесь люди были слишком бедны, чтобы позволить себе поставляемый элантийцами алхимический свет, – и прочную землю под ногами. Металл и дерево жилых конструкций вдоль улицы.

      Никаких других нарушений в потоке энергии ци.

      Цзэнь выпрямился и вышел