Разрыв-трава. Не поле перейти. Исай Калашников

Жамбал нахмурился. – На чужой земле расположился и еще кричишь.

      – Болё, болё![3] – быстро сказал Ринчин Доржиевич. – Огонь не гасят маслом, обиду не успокаивают гневом.

      – Вы успокаивать меня пришли? Хотите разорить, обобрать, и чтобы я был радостным? Убирайтесь отседова обои! И не показывайтесь мне на глаза!

      – Но-но… – В глазах Жамбала вспыхнули желтые огоньки, он вскочил, сделал шаг к Корнюхе. – Тебя кулаки сторожевой собакой сделали!

      Какая-то злая сила подбросила Корнюху, швырнула навстречу молодому буряту. Сгреб его за ворот гимнастерки, подтянул к себе, прохрипел:

      – Убью!

      Ринчин Доржиевич разнял их, потащил Жамбала за руку к лошадям. Жамбал упирался, кричал:

      – Тюрьму пойдешь! Сидеть будешь!

      Корнюха метнулся в зимовье, сорвал со стены винтовку и прямо из дверей дважды выстрелил поверх голов бурят. Испуганно забились на привязи кони, за спиной взвыла Хавронья. Ринчин Доржиевич легко взлетел в седло, подскакал к крыльцу и, бесстрашно глядя на Корнюху, покачал головой:

      – Ай-ай, зачем такой плохой дело! – И ускакал.

      Бросив на кровать винтовку, Корнюха сел на порог, стиснул виски. Что наделал, дурья голова, что наделал! Теперь и впрямь тюрьма. Не поглядят на заслуги партизанские, спрячут за железную решетку, а все, что он оберегал, Пискуну достанется. Не для того ли он, старая мокрица, винтовку подсунул?

      А Хавронья все ахала, охала, наговаривала:

      – Нас подводишь… Непричастных, безвинных к ответу поволокут.

      – Не ной, старуха! Кому ты нужна? Иди смотри, чтобы коровы в хлев не залезли. Я поеду…

      Он еще не знал, куда ехать. К Пискуну? Какая от него польза! К Батошке Чимитцыренову? К Лазурьке? Оба одного поля ягода: что им дружба старая, раз в начальство выбрались. Свой ты или чужой, для них все равно, будут мылить загривок: нельзя иначе, могут скинуть с председательства, как скинули буряты своего Дамдинку, а тайшихинские мужики – Ерему Кузнецова. Эх, нет поблизости Максюхи, уж он бы что-нибудь присоветовал… К нему поехать?..

      Корнюха вытянул из-под лавки седло.

      – Надолго ты? – спросила Устя.

      – Тебе-то что, не все равно?

      – Мне-то все равно, а тебе… Уедешь, они вернутся.

      Да, об этом он не подумал. Возвернутся, что с ними сделают бабы. Сгонят их с места…

      – Ах ты, черт! – Корнюха положил седло на месте. – Не привязан, а визжи.

      – Оставь мне винтовку. Не подпущу, – сказала Устя.

      Корнюха подумал: смеется, но нет, она не смеялась. Ух, какие глаза у нее! Такая будет стрелять, не побоится. Вот так девка!

      – А ты умеешь ли стрелять-то?

      – Спытай… – Она взяла винтовку, клацнула затвором.

      – Не трогай! – сердито сказал Корнюха. Нельзя ей оставлять винтовку: мало одной беды, другая будет.

      – Что, боишься? Не бойся, меня батя обучал, а он первым стрелком в деревне был. Поезжай…

      – Не поеду до ночи. Уж ночью-то они сюда не заявятся.

      – А ты буйный, – с одобрением

3

Болё – хватит (бурят.).