Они были первыми. Алексей Евдокимов

куда-то в Карелию. Глядя на фотографии, Горбенко молчал, не зная, что говорить, а эсесовец с нескрываемой иронией разглядывал его растерянное лицо. Подождав еще несколько секунд, он медленно, как бы взвешивая каждое слово, спросил:

      – Так вам знакомы эти люди, пан Скавронский?

      Горбенко отрицательно покачал головой.

      – Нет, эти люди мне не знакомы, господа. – оправившись от удивления, ответил он.

      Эсесовец подошел к столу и вытащил из пачки новую сигарету.

      – А вот они вас очень хорошо помнят, пан Скавронский, – возвращаясь к табурету, на котором сидел Горбенко, сказал он. – Только не под этой фамилией, а под другой… – эсесовец наклонился к уху Горбенко и шепнул. – Павел Владимирович Горбенко…

      На лице Горбенко не дрогнул не один мускул. Эсесовец презрительно усмехнулся.

      – И место вашей работы они запомнили, – добавил он. – Н.К.В.Д. – чеканя каждую букву, громко сказал он.

      – Я еще раз повторяю, – все также спокойно ответил Горбенко. – Этих людей я впервые вижу. Видимо, они спутали меня с кем-то другим.

      Эсесовец недовольно нахмурился и затем с угрозой процедил:

      Значит, вы не хотите быть с нами откровенным, товарищ Горбенко. Боюсь, об этом вам скоро придется сильно пожалеть!

      При этих словах толстый эсесовец вышел из комнаты.

      – Вы о «сыворотке правды», конечно, слышали? – разминая в пальцах сигарету, спросил Горбенко высокий.

      Тот отрицательно покачал головой.

      – Нет, не слышал, – ответил он.

      – Очень хорошо! – эсесовец, показав неровные желтые зубы, улыбнулся. – Это такой химический препарат, от которого человек становится очень болтливым. Помимо своей воли… – пояснил он. – Сейчас сюда придет врач и сделает вам укол. Предупреждаю заранее… – эсесовец поднял вверх, украшенный золотым перстнем, указательный палец. – Доза будет на пределе допустимой. В вашем возрасте это уже опасно. Можете и не выдержать.

      Не успел эсесовец закончить говорить, как дверь в комнату распахнулась, и в нее вошел невысокий человек в белом помятом халате и такой же мятой белой шапочке. Опустив на лицо марлевую повязку, он положил на стол небольшой чемоданчик, раскрыл его и, вытащив из него ампулу, уверенным движением наполнил большой стеклянный шприц.

      – Я готов, – тихо и даже как-то буднично сказал он, подходя к Горбенко.

      – Спрашиваю последний раз! – голос эсэсовца изменился и стал резким и угрожающим. – Или вы начинаете говорить то, что нас интересует или за дело примется он, – и эсесовец кивнул на человека в белом халате.

      – Давайте, валяйте, – стараясь сохранять спокойствие, через силу улыбнулся Горбенко.

      Его лицо оставалось бесстрастным, но он чувствовал, что нервы, напряженные до предела, вот-вот выйдут из его повиновения. «Главное, не думать о «Жане» и «Малыше». Главное, не думать… – лихорадочно приказывал он сам себе, наблюдая, как врач, перетянув его руку тонким резиновым жгутом, медленно вводит иглу в вену. – Надо найти какую-нибудь приятную мне