Мать. Мария Юркова

раз в голове промелькнула мысль, что, может, я умерла в тот день. Никто не знает, какой он, ад, и что там происходит. Может, мою душу так мучают? И все это – вереница иллюзий. Но мне не верится, что сам дьявол способен причинять столь ужасные мучения. Нет, у этого парня тоже есть жалость.

      Нам пришлось переехать в мой родной город. Мама поехала жить к бабушке, а бабушка переехала к нам с мужем, чтобы помогать мне с ребенком. После свадьбы я взяла фамилию мужа и стала Колотовой, и ребенок тоже. Имя я выбрала для сына Терентий. Мужу было все равно – если бы я не сообщила выбранное имя, он бы не спросил, наверное. «Колотов Терентий Павлович» очень красиво звучит, да и имя необычное. Жаль, конечно, что сын не оценит. В определенные годы была разная мода на имена. Из-за этого очень много ровесников и других детей с разницей в пару лет имели одинаковые имена. Еще будучи беременной, я решила выбирать имя не по моде, а по редкости.

      Думаю, говорить не стоит, что муж оказался не самым лучшим человеком. После свадьбы начал крепко выпивать и занимался психологическим насилием. Физически он не причинял мне боли. Правда порой я с большим удовольствием сменила бы эти издевательства на физическое насилие. Давление было постоянно, по поводу и без. Я слышала непрекращающиеся оскорбления в свой адрес. Меня буквально втаптывали в грязь. Бывший муж был уверен, что жизнь его не складывается из-за меня. Даже выпивать он стал по причине моей никчемности. Его буквально выворачивало наизнанку от одного взгляда на меня (потом на нас с ребенком), и приходилось пить.

      Ребенок был беспокойный и постоянно плакал. Через некоторое время начали проявляться дополнительные отклонения. Сначала малыш не проявлял никакого внимания к горящим лампочкам. Я не знала, насколько это важно; бабушка, более опытная в этих вопросах, сразу обратила на это внимание. Далее не получалось настроить зрительный контакт – он просто не обращал на меня внимания. Не поворачивался на звук моего голоса, не улыбался, когда подходила. Еще при первом патронаже после родильного дома доктор сказала не ждать нормального развития и готовиться к худшему. Муж после этого пил три дня и винил во всем меня. С каждым месяцем отклонения становились все более явными. А муж все больше отдалялся от нас. Самым тяжелым было осознавать, что легче не станет никогда. Я понимала: подтирать ему зад я буду, пока не умру. От этого было очень горько. Я часто плакала с ним на руках и тихо говорила, что все равно люблю его. Он не просил меня его рожать – и уж точно не таким. Он рос в моем животе, убаюкиваемый стуком моего сердца. Тогда оно успокаивало его; после – я была спокойна, несмотря на его плач, от биения сердца моего сына. Не важно, какой он, главное – живой. Плача, я обещала, что буду всегда рядом, несмотря ни на что.

      Муж ушел. Его стыдила болезнь ребенка и бракованная жена, родившая никчемное чадо. Решил, что если проблемы не видеть, то она испарится. Для него так и получилось. Все проблемы остались позади, стоило перешагнуть порог квартиры.

      У мужчин