Мать. Мария Юркова

для меня, но я свой выбор сделала. И если уж на то пошло, ни разу о своем выборе не пожалела. Было много горести, но пожалеть? Нет.

      – Не надо злиться на меня, – она говорила спокойно, явно не хотела конфликта, – я вовсе не враг тебе.

      – Извини, ты права, – я стала говорить немного примирительней, – просто я действительно устала и не хочу слушать упреки ни от кого.

      – У меня не было цели вывести тебя из себя. Давай просто закончим разговор.

      К этой теме мы больше не возвращались никогда. Конечно, неоднозначные намеки она пыталась делать, но напрямую не действовала. Может, поняла, что я могу просто перестать с ней общаться. Несомненно, это далось бы мне с трудом, но на меня и так слишком много свалилось. Я могла бы просто не выдержать натиска даже горячо любимой мною мамы.

      Я вернулась от соседки к своему сыну. Вспомнила наш разговор с мамой. Как я должна что-то объяснить мальчику, который не понимает? Он сидит и улыбается. Зубы коричневые от конфет, с подбородка капают слюни. Как объяснить? У меня не получилось даже отнять у него конфеты. Он ничего не знает о своих интересах, а тут мои. Нет, он существо, которое живет инстинктами. Туалет, сон, еда. Зато сейчас он улыбается. Смотрит на меня и улыбается.

      Я села в кресло и уставилась в телевизор, совершенно не осознавая происходящего на экране. Вся погрузилась в свои мысли и переживания. А мое любимое чудовище, мое ужасное сокровище на четвереньках подполз ко мне и сел рядом. Кресло было совсем старым, набивка на сиденье совсем промялась, и я положила сверху диванную подушку. Особо удобней не стало, но все лучше, чем было. Если ребенок был спокоен, я вечерами сидела вязала перед телевизором. И ведь я совершенно беззаботно оставляла на столе рядом с креслом клубки со спицами. Тогда мне стало ясно, какая это была беспечность. Пришлось впредь быть более внимательной к вещам, которые в доступе у сына. Совершенно неосознанно он мог навредить мне и, что еще хуже, себе. Так каждый день жизнь преподносит мне какой-то новый урок и непременно повторит его, дабы проверить изученный материал.

      Мы так и сидели какое-то время, занятые каждый своим делом. Он облизывал свои пальцы, измазанные в шоколаде, а я думала, чем отмыть кровавые пятна с ковра. С ковра, который в мои четырнадцать лет меня успокаивал, а после этого дня вызывал лишь чувство горечи и тревоги. Но мне не хочется жить своей жизнью, хватает лишь его улыбки. Она и есть моя жизнь. Улыбка моего сына, возможно, даже ценнее улыбки обычного ребенка. Он так редко улыбался, но эта улыбка была настоящей, искренней. Доставал ее откуда-то изнутри себя, значит, она самая подлинная.

      Я положила руку на его голову и погладила.

      – Ничего страшного, сынок. – Почувствовала, как в горле встал ком. – Мамина боль пройдет. Ты ни в чем не виноват.

      Он молчит.

      – У тебя так мало радостей в жизни, вон какое удовольствие конфеты тебе принесли. – Я убрала руку с головы и положила ему на плечо. – Прости меня за то, что отобрала их у тебя, мне не следовало этого делать.

      Сын