Криптономикон. Нил Стивенсон

лежит на спине в мокрой грязи, снова и снова твердит слово «бля». Все бревно содрогается, что-то похожее на мох-сфагнум сыплется на лицо. Пули постепенно вгрызаются в гнилушку. Бобби Шафто приносит молитву Всевышнему и готовится лечь грудью на амбразуру.

      Одуряющий треск пулеметной очереди смолкает, слышатся крики. Голос вроде незнакомый. Шафто приподнимается на локте и понимает, что крики несутся со стороны пещеры.

      Он смотрит в большие, небесно-голубые глаза Еноха Роота.

      Капеллан оставил свой уютный уголок в дальней части самолета и сидит на корточках перед иллюминатором, цепляясь за что попало. Бобби Шафто, который во сне перекатился на живот, смотрит в иллюминатор противоположного борта. Он должен видеть небо, но за иллюминатором стремительно проносится бархан. На Шафто накатывает тошнота. Даже мысли нет о том, чтобы сесть.

      Яркие пятна света стремглав носятся по грузовому отсеку, как шаровые молнии, но – и поначалу это совсем не очевидно – они бегают по стенам, как луч от фонарика. Шафто может проследить эти лучи, потому что воздух постепенно наполняется влажной дымкой от какой-то распыленной гидравлической жидкости. Пока он спал, какой-то кретин проделал в обшивке самолета ряд круглых дырочек. В них светит солнце, разумеется, с одной стороны, однако самолет все время мотает туда-сюда.

      Шафто соображает, что с самого пробуждения лежит на потолке, потому и на животе. Когда это окончательно доходит до сознания, его выворачивает.

      Яркие пятна разом исчезают. Очень нехотя Шафто решает выглянуть в иллюминатор и видит одну серость.

      Похоже, он на полу. Во всяком случае, он рядом с покойником, а тот пристегнут.

      Шафто лежит несколько минут, просто дышит и думает. Воздух свистит через дырки в фюзеляже, да так, что раскалывается голова.

      Кто-то – какой-то псих – идет по самолету. Это не Роот – капеллан в своем уголке, изучает ссадины на лице, полученные во время воздушной гимнастики. Шафто поднимает глаза и видит, что это один из английских летчиков.

      Англичанин снял шлемофон и защитные очки. У него черные волосы и зеленые глаза. Ему лет тридцать пять, старик. Лицо корявое, утилитарное – все выпуклости и отверстия имеют определенное назначение; это лицо сконструировал тот же человек, который создал винтовочный гранатомет. Простое, честное лицо, ни в коем случае не красивое. Пилот опускается на колени и светит фонариком на Джеральда Готта. Лоб озабоченно хмурится; обращение с пациентом безупречно.

      Наконец летчик откидывается спиной на гофрированную обшивку фюзеляжа.

      – Слава богу, – говорит он, – в него не попало.

      – В кого? – спрашивает Шафто.

      – В этого. – Летчик похлопывает по мертвому телу.

      – А меня проверять не будешь?

      – Незачем.

      – А почему? Я покамест живой.

      – В тебя не попало, – уверенно говорит летчик. – Если бы попало, ты бы выглядел, как лейтенант Этридж.

      Впервые