Шесть часов утра. Павел Гушинец

механизатора из приёмного в рентген-кабинет. И обратно. На каком-то этапе он знакомится с только что пострадавшим сантехником. Не успели мы с Виталиком оглянуться, как пострадавшие уже подружились. Сантехник сидит на скамейке рядом с носилками. Механизатор что-то оживлённо рассказывает ему. Сантехник кивает, в доказательство своих слов разматывает бинт, демонстрируя свои раны.

      – Чего это они? – удивляюсь я.

      – Меряются, у кого травмы больше, – хихикает тётя Валя. – Ну чисто дети.

      Через некоторое время травматологи утаскивают механизатора в перевязочную. Колдуют там, накладывая гипс. Пока возятся – сантехник исчезает. Появляется он через двадцать минут с подозрительно оттопыренным карманом. Садится на скамейку рядом с отделением. Ждёт.

      Мы с Виталиком выносим загипсованного механизатора. Сантехник встречает его как старого друга. Механизатор приподнимается на носилках, торжественно машет рукой. Мы с Виталиком материмся. Из-за изменения центра тяжести едва не опрокидываем пациента на пол.

      Пока врачи оформляют бумажки, сантехник дежурит рядом с носилками новоприобретённого друга. Пару раз оттуда доносится подозрительное бульканье, но медики этого не замечают. Когда мы с Виталиком поднимаем механизатора в палату – тот уже пробует петь.

      – Это что тут такое?! – возмущается зав. травматологии Иван Михайлович. – Когда пациент успел?

      Долго ли умеючи? Сантехник торопливо прячет опустевшую бутылку в рукав и ретируется под защиту выкопанной на улице ямы.

      Иван Михайлович ругается, угрожает механизатору досрочной выпиской. Тот лежит и блаженно улыбается. Ну куда мы его выпишем? Перелом же. Травматолог тоже это понимает и ругается больше для порядка.

      Относим механизатора в палату, устраиваем на койке. Дальше над ним будут колдовать медсестрички отделения. Виталик успевает потискать одну из них – самую на его взгляд симпатичную. Получает в ответ игривый, скорее, ласковый шлепок по затылку. И мы снова спускаемся к подоконнику.

      Дождь за окном прекратился, зато идёт плотный, густой снег. Он падает огромными хлопьями, но на земле сразу же тает.

      – Пакость какая, – ёжится Виталик.

      Ему сегодня ещё на вторую работу, на ночную смену в цех пивзавода. А мне – домой, учить «сестринское дело». В среду экзамен, а я даже учебник не открывал.

      Смеркается. Виталик снова исчезает, договаривается, чтоб нас с ним подкинули до остановки на попутной «буханке». Тётя Валя, ворча, топает вниз по лестнице, тащит в ведре остатки больничного ужина. У неё в частном секторе сараюшка с поросёнком. Не пропадать же добру. Искренне удивляюсь здоровью и силе пенсионерки, которая таскает через несколько улиц почти полное ведро объедков.

      Скрипит тормозами скорая.

      – Паша, ты где?! Идём скорее.

      Торопливо скидываю халат, бегу вниз. На прощание оглядываюсь на светящиеся окна больницы. На третьем этаже виднеется смутный силуэт. Это механизатор дополз до окна и смотрит вниз.