Внучка берендеева в чародейской академии. Карина Демина

Я слышала голос, но не смела отвести взгляд от этого, нового пламени, которое было сильным, сильнее моего. И уже меня саму тянуло склониться.

      Поддаться.

      Стать частью чего-то, несоизмеримо большего.

      Искра к искре… как то заповедано было от сотворения мира.

      – Кирей, ты ее…

      – Замолчи.

      Голос-удар. И наваждение уходит, оставляя меня совершенно без сил. Наверное, я бы упала, да не позволили.

      Подхватили.

      Усадили.

      – Куда ты полез, мальчишка!

      Я смотрела.

      Видела.

      Понимала ли, что происходит? Навряд ли. В голове моей еще мешались что огонь колдовской, что голоса. И солнечный свет, невероятно яркий, от которого глаза слезились да появлялось желание вовсе спрятаться под лавку, прятал сожженную столовую.

      Сожженную ли?

      Все было как прежде… вот стена, расписанная березками… стол… и скатерть цела… пироги обуглились, но и только.

      – Пей. – К губам поднесли стакан, я попыталась вывернуться, потому как огонь не любит воду, а я помнила, что еще недавно была огнем, но увернуться не позволили. – Пей. Так надо.

      Евсей?

      Евстигней?

      Еська… всех назвали, спрятали одного меж многих… хитро, да как бы самих себя перехитрить не вышло… путается все, что нитки старые, которые клубками в бабкиной корзинке. Она мне шалю обещалась связать, чтобы кружевом, чтобы с цветами. Бабка-то моя – мастерица, каких поискать.

      А в чашке – отвар травяной, горький. На вкус я различила мелиссу, чернокорень и еще бадьянов лист, который, судя по отвратному запаху, брали верно, на третью ночь после новолуния.

      Мерзость.

      Зато в голове прояснение наступает. И стыдно становится… до того стыдно, что…

      – Как вы ее вообще выпустили? – Арей тут же, стоит, руку к носу прижавши, да только помогает слабо. Кровь идет, да какая-то… розовая, будто бы… и не только из носу, вон, из уха поползла.

      – К целителям! – рявкнул Архип Полуэктович, и взгляд его был тяжел, до того тяжел, что желание спрятаться под лавкой сделалось почти неодолимым. – И после поговорим, гер-рой… проводите…

      Никто не шелохнулся.

      – Я сам, – Арей руку от лица отнял, но кровь полилась, что водица. – Я…

      – Евстигней. Лойко…

      На лице боярина появилась такая тоска смертная, что прямо жаль его, бедолажного, стало.

      – Сам он… сам ты этакою манерою на погост отправишься, – проворчал Архип Полуэктович, но уже не зло, скорее устало. – Теперь ты…

      Я вдруг поняла, что сижу не сама, держат меня.

      Кирей держит.

      И видать, что дается ему это немалым трудом, вон, побелел весь, а глаза и вовсе черными сделались, как то самое пламя…

      – Отпусти.

      – Но…

      – Зося, ты слышишь меня?

      – Да.

      – И понимаешь, кто я?

      – Понимаю. Как не понять. Чай, не блажная…

      Еська засмеялся, тоненько так, нервически.

      – А это, Зосенька, еще как поглядеть…