Цеховик. Книга 1. Отрицание. Дмитрий Ромов

капельницы и дают таблетки. Анальгин, диуретики, ноотропные типа пирацетама, седативные, витамины… Короче целый букет. «Букет Абхазии», – говорит Платоныч. Он, как выяснилось, здесь не только из-за руки. У него что-то с позвоночником. Сам он об этом особо не распространяется, ну я и не пристаю.

      Сплю от лекарств целыми днями. Не бунтую, употребляю, всё что дают. Восстанавливаюсь, короче. За два дня до выписки просыпаюсь ночью, чтобы идти в туалет, из-за мочегонных это уже норма. Ходить мне больше не запрещают, повязки на обритой под ноль голове уже нет, но швы ещё не сняли.

      Выхожу в коридор и иду себе налево по коридору. Делаю дело и возвращаюсь. Сегодня ночью дежурит Таня. Она сидит на посту за своим столом в другом конце коридора. Лампа на столе включена, а сама она, похоже, спит. Голова лежит на руках.

      Я решаю подойти и вдруг вижу, что плечи её дрожат. Она что, плачет?

      – Танюша, – зову я её тихонько.

      Она быстро поднимает голову и, бросив на меня короткий взгляд, отворачивается.

      – Брагин, – говорит она, – ты чего здесь шатаешься?

      – Танечка, ты чего? Что случилось у тебя?

      – Иди отсюда, – бросает она и жалобно всхлипывает. – Ходите-ходите… Одного только и надо. Кобели…

      И она вдруг начинает горько плакать, снова уронив голову на руки.

      – Танюша, ну что ты… Ну, не надо…

      Я в таких случаях теряюсь всегда, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Повторяю только «Танюша» да «Танюша» и глажу по спине. А потом наклоняюсь, приобнимаю и целую в макушку, зарывшись в её душистые золотые кудри.

      – Тань, да он ногтя на твоём мизинце не стоит, а ты плачешь из-за этого ничтожества.

      Она поднимает заплаканное лицо и внимательно смотрит на меня.

      – Откуда ты знаешь? – жалобно спрашивает она.

      – Да такая как ты раз в тысячу лет рождается. Он тебя на руках носить должен, пылинки сдувать, а не бегать за чужими юбками.

      Она вдруг быстро притягивает меня к себе и крепко целует. Ого! Ничего себе!

      – Пойдём! – восклицает она, резко вставая из-за стола.

      Хватает меня за руку и тянет за собой. Она затаскивает меня в рентген-кабинет и запирает дверь.

      – Иди… Иди сюда, – произносит она хриплым шёпотом, расстёгивая пуговицы на халате.

      Ох, Таня, да ты огонь просто…

      Действительно огонь. Дикая и необузданная. Кровь с молоком! А как я всё ощущаю! Такой яркости, такого пожара я уж лет тридцать не испытывал. Я чувствую себя как Джек Николсон в том фильме, где он в волка превращается. У него все чувства обостряются, как у дикого животного.

      Вот так и я сейчас… будто зверь, неистовый и неутомимый. Где мои семнадцать лет? Кто там спрашивал? Вот они! Бери и живи! Живи заново, Брагин! Да хоть горшком назови, только дай ещё раз почувствовать энергию молодости! Просто восторг!

      Может, ну её на хрен мою старую жизнь со всеми её неудачами и факапами? Всю ту безысходность, мерзкий коньяк и шаурму? Мне бы только Боба моего сюда… Вот, по кому я скучаю… Как ты там, Бобик, с этими глупыми