Волк советской эстрады. Юлия Волкодав

оставались бы для него недоступны, если бы не Борька. Его мама считала, что у ребёнка обязательно должны водиться деньги, как у них дома говорили – «на карманные расходы». Лёня один раз стал свидетелем того, как Боря с совершенно будничным видом подошёл к матери и попросил денег «на завтра». И Вера Исааковна так же спокойно, как само собой разумеющееся, открыла сумку, достала кошелёк и отсыпала ему мелочь. Для Лёни это была фантастическая картинка. Но, к чести Бори, он всегда угощал купленными на карманные деньги лакомствами кого-нибудь из приятелей, оказавшихся рядом, и чаще всего этим кем-нибудь становился Лёня.

      Когда Вера Исааковна успела поговорить с бабушкой, Лёня не знал. Но через несколько дней после того случая в доме Борьки, Серафима Ивановна, пораньше освободившаяся с работы, высунулась в окно и рявкнула на весь двор, как это обычно и бывало:

      – Леонид, домой зайди немедленно!

      Лёня иногда представлял, что на своих пациентов бабушка так же рявкает, и они только потому и выздоравливают – по команде. Пришлось бросить начатое занятие – он сосредоточенно обдирал финиковую пальму. Финики у них всё равно не вызревали, но недозревшие плоды служили отличными боеприпасами для рогаток. Домой явился грязный, весь обсыпанный пальмовой требухой.

      – На что ты похож! – всплеснула руками бабушка. – Мыться, немедленно! Мы пойдём в одно важное место.

      Пока Лёня полоскался под рукомойником, гадал, в какое-такое важное место они с бабушкой должны пойти. Если бабушка надевает пиджак с наградами, значит, место действительно важное.

      Он начал догадываться, когда они свернули с Ворошиловской и стали спускаться вниз, к Курортному проспекту, но не смел поверить своему счастью. И только когда впереди показалось жёлтое двухэтажное здание, спросил:

      – Ба-аб, а мы что, в му-узыкальную шко-олу идём?

      – Идём, – буркнула бабушка. – Постарайся не заикаться. Если тебя будут о чём-то спрашивать, говори медленно, спокойно.

      Но говорить ему особенно и не пришлось. С преподавателем, смешным коротышкой с торчащими во все стороны седыми волосами, тоже фронтовиком, беседовала бабушка, за закрытыми дверями. Потом коротышка позвал Лёню, маявшегося в коридоре. В комнате стояло пианино, совсем не похожее на Борькино, коричневое, полированное, как бабушкино трюмо, перед которым она причёсывалась. Но полировка совсем Лёне не понравилась, она как-то упрощала инструмент, делала его обыденным предметом мебели.

      – Ну иди сюда, Лёня Волк, – доброжелательно проговорил коротышка. – Скажи, ты хочешь заниматься музыкой?

      Лёня кивнул.

      – Отлично, отлично, – потёр коротышка руки. – Когда у ребёнка есть желание, это важнее всего. Вы понимаете, Серафима Ивановна, они все сейчас хотят играть в войну и купаться в море. Никто не хочет играть на инструменте. А вот раньше, я помню…

      Но он сам себя оборвал, решив не ударяться в воспоминания.

      – Лёня, я прохлопаю тебе ритм, постарайся повторить.

      И смешной