Волк советской эстрады. Юлия Волкодав

школу я отказался ходить категорически, такого позора я бы не перенёс. Старенький преподаватель три раза в неделю появлялся у нас дома, и я люто ненавидел те часы, которые проводил в его обществе. В те же дни, когда он не приходил, мне всё равно нужно было час отсиживать за инструментом, раз за разом отрабатывая какой-нибудь этюд.

      В такой момент меня Лёнька и застал. В школе он по-прежнему держался отстранённо. Мы здоровались, могли переброситься парой фраз, признаюсь, я и списать у него мог, учился-то он прилично. Но в общих проказах Лёня участия не принимал, да его просто и не звали. На переменах сидел за партой и что-нибудь рисовал. А домой он ко мне иногда приходил, под благовидным предлогом – сделать вместе сложное домашнее задание или подготовиться к контрольной. Мама моя всячески наше общение приветствовала, считая, что Лёня подходящая компания, в отличие от тех оболтусов, с которыми я обычно шатался. Да и я не был против его визитов, с Лёнькой-то уроки учить или к контрольной готовиться куда сподручнее. Но при Лёньке я на пианино никогда не играл и всячески показывал своё пренебрежение к этому предмету мебели, который непонятно зачем тут стоит.

      А в тот раз он меня застукал. Вошёл в комнату, когда я играл. Я захлопнул крышку, едва не прищемив пальцы, но было поздно – он всё видел. И слышал.

      Я с вызовом посмотрел на него, мол, ну давай, смейся. Но он не смеялся. Стоял зачарованный и смотрел своими невозможными серыми глазами серьёзно-серьёзно.

      – Привет, – буркнул я, отодвигаясь от пианино. – Чего припёрся?

      Он пожал плечами:

      – За-автра ди-иктант. А у те-ебя че-ередующиеся гла-асные хро-омают.

      До всего ему дело есть! Ну хромают, зато не заикаются. К тому моменту я уже научился его понимать, привык к его полупению.

      – Ладно, давай разберём твои гласные, – проворчал я.

      – Бо-орьк, – протянул Лёня. – А мо-ожно я то-то-то-оже по-по-попробую?

      Я даже не сразу сообразил, про что он. Но судя по усилившемуся заиканию, Лёнька был сильно взволнован.

      – Что попробуешь?

      – По-по-поиграть. По-по-покажи!

      Ёлки зелёные, нашёл развлечение! Но мне жалко, что ли? Открыл крышку, придвинул второй стул.

      – Ну вот, смотри. Это упражнение, песенка. К каждому слогу своя нота, я так лучше запоминаю. Играешь и подпеваешь, можно про себя. «Как под гор-кой под го-рой тор-го-вал му-жик зо-лой».

      Я к тому моменту чёртову песенку полтора месяца мучил. А это недоразумение заикающееся один раз послушало, два раза посмотрело, как я играю, и вдруг выдало, без единой запинки:

      «Кар-то-шка мо-я, ты под-жа-рис-тая!».

      Руки он, конечно, неправильно держал, не «яблочком», а параллельно клавишам, но ни ошибся ни разу! И ещё раз сыграл, с самого начала.

      – Боря, ну наконец-то! – раздался из кухни страдальческий голос мамы. – У меня уже изжога от твоей «картошки»!

      Она вошла