Салон-вагон. Андрей Соболь

а поезд мчится да мчится, и тянется ночь, и кажется, не будет ей конца, как нет конца моим мыслям.

      – Надо заснуть, – твержу я себе.

      В одно сливаются плач ребенка, смех Нины, шум Парижа.

      – Не спишь? – раздается со скамьи.

      Аким проснулся. Полусонно водит он рукой по бархатной обивке, а когда под уклоном с треском сталкиваются вагоны, он встряхивает головой и подсаживается ко мне:

      – Не спишь? А мне черт знает что снилось. Дом наш и все такое.

      Надрывается ребенок; чей-то женский голос успокаивает его.

      – Мать! – шепотом говорит Аким и прислушивается внимательно. – А мне только что мать снилась…

      Вдруг перебивает самого себя и машет рукой:

      – Ерунда! Это все от ночи. Давай-ка лучше поспим.

      Я молчу. Он наклоняется ко мне:

      – Что, братец, и на тебя ночь подействовала? Самая поганая вещь – это ночь. Ночью все киснут, а нам киснуть не полагается.

      Молчит недолго, а потом неуверенно спрашивает:

      – Париж вспоминаешь? Не стоит!

      – Не стоит, – повторяю я.

      – Если бы, Сашук, мы принялись обо всем вспоминать, то где бы жизнь была? Настоящая? Подвинься-ка!

      Даю ему место.

      – Аким, расскажи что-нибудь.

      – О чем?

      – О чем хочешь.

      – О приставе?

      – Хорошо.

      Он неловко гладит меня по голове и говорит:

      – Спи, милый. – А сам ложится на свою скамью, прячет голову под пальто и долго, очень долго ворочается.

      Вновь остановка. Снова огни смутные в окне, и снова дребезжат и покачиваются вагоны. Я знаю: не заснуть в эту ночь.

VIII

      Второй день одни и те же вагоны. Бесконечная лента рельс. В нашем купе новое лицо – отставной полковник. Он тоже едет в М. От него пахнет крепким табаком и бриллиантином. На остановках он покрикивает на кондукторов. Он надоел мне до тошноты. Со мной он говорит мало, я ему не нравлюсь, но с Акимом ведет бесконечные разговоры, на станциях угощает его в буфете и уже зовет его по имени и отчеству. Лежу и слышу, как полковник рассказывает Акиму о своем жеребце Баяне. Аким внимателен и разделяет восторг полковника по поводу передних ног Баяна. Полковник приглашает Акима к себе.

      – Обязательно зайду, – уверяет Аким.

      У полковника багровый нос и невероятно широкие ноздри. Говоря, он еще шире раздувает их.

      Тягуче ползет день – жаркий, липкий.

      На площадке урывками перебрасываюсь с Акимом двумя-тремя словами.

      – Завтра утром мы в М., – утешает меня Аким. – Потерпи уж.

      Новую ночь я встречаю на площадке.

      – У-ух, отдышаться пришел, – говорит Аким и подставляет голову встречному ветерку.

      – Накурил полковник здорово, дышать нечем. Ну и любит же он поболтать. В гости к себе приглашает, хочет с хорошими людьми познакомить. Что ж, пригодится! Пойду обрабатывать полковничка.

      Уходит. Бегут лунные полосы. Завтра уже не будет стука колес. Хорошо. Завтра увижу Эстер, Бориса. Скорее бы. Я не хочу грусти, лишних дум и воспоминаний. Иду к дверям купе. Аким курит, стоя у окна.