Мёртвое сердце. Этель Рефар

противоположного берега озера что-то плеснуло, не иначе выдра. Над парой скрипнула на ветру сосна, где-то упала шишка. И уж в скрипе дерева Гийому слышался укор. Не молчи, мол, говори уже, сам видишь, страшиться нечего уже. Ты уже стоишь одной ногой на другом берегу.

      – Да как же твой отец купец тебя за меня отдаст, Марыся! Быть женой бедного мага – та ли судьба, которую он тебе желает? – Гийом покачал головой. Ладонь Марыси коснулась его щеки, парень повернул голову, встретившись с ласковым взглядом васильковых глаз.

      – Глупенький, – Марыся улыбнулась, её щёки зарделись румянцем. – Сейчас ли время думать об этом?

      На её мягких губах ещё чувствовался терпкий привкус мёда, Гийом на мгновение отстранился, словно пытаясь убедиться, что всё происходящее не грезится ему. Но потом, жарко целуя Марысю в губы, мягко подмял её под себя и уложил на тёплый плащ.

      Когда Гийом и Марыся вышли из леса на праздничную опушку, была уже глубокая ночь. Ещё дымили костры, но толстые брёвна давно прогорели, теперь лишь изредка в золе перемигивались друг с другом красные огоньки углей. Людей уже почти не было – кто постарше, те ещё после заката ушли по домам. Молодёжь либо всё ещё гуляла в лесу, либо продолжала кутить несмотря ни на что. Самые крепкие не спали, но изрядно пошатывались и норовили упасть. Иные храпели под лавками, прижимая к себе кружки с недопитым мёдом или вином. Яблочная Ночь была единственным временем в году, когда не суеверия не имели власти над жителями городка.

      И лишь один человек на опушке не спал не оттого, что загулял до глухого часа, и не оттого, что провёл ночь в праздности и веселье. Его взор был мрачен, а лоб испещрили морщины. Тяжёлая рука лежала на рукояти кинжала. Высокий седой мужчина шагнул навстречу Гийому и Марысе.

      – Отец! – воскликнула Марыся, загораживая Гийома собой. – Убьёшь его, и мне не жить на свете!

      – Молчала бы, глупая! – рыкнул Вацлав. – Ступай домой, мать глаз не смыкает, молится сидит, – смягчился его голос на мгновение. – Ступай! Не прибью я твоего дружка, разве что потолкую с ним крепко, – мужчина засучил рукава.

      – Иди домой, – мягко сказал Гийом Марысе. – Послушай отца.

      Марыся хотела было что-то сказать, но отца ослушаться не посмела.

      – С тобой дома поговорю, – сказал ей вслед Вацлав и повернулся к Гийому.

      Его удар в челюсть был крепок, Гийом пошатнулся и едва устоял на ногах. Во рту появился вкус крови, парень утёр рукавом алую струйку с подбородка.

      – А теперь, парень, поговорим. Первое моё слово запомни крепко, уж уважь старика, – Вацлав усмехнулся, Гийом потёр ноющую челюсть. Что ж, могло быть и хуже. – Я вижу, дело молодое, где уж нам, старикам, дочерей и сыновей уберечь. Сам, помнится, охоч до девиц был, пока не женился. Кто на праздниках в лесах не гулял ночами? Вот и вы погуляли, да хватит. Уразумел? Или ещё какое словцо тебе вбить надо? Уж с голубкой своей я дома потолкую, а тебя чтобы у ворот не видел больше.

      – Я всё понял, – сказал Гийом.

      Вацлав важно кивнул и зашагал