Педагогическая поэма. Полное издание. С комментариями и приложением С. С. Невской. Антон Макаренко

из них выразили запоздавший бесцельный протест.

      Лидочку Задоров предусмотрительно вызвал из хаты:

      – Идите с нами, а то дед Андрий из вас колбас наделает…

      Лидочка выбежала, воодушевленная беседой с дедом Андреем:

      – А вы знаете, он все понял! Он согласился, что варить самогон – преступление.

      Хлопцы ответили смехом. Карабанов прищурился на Лидочку:

      – Согласился? От здорово! Як бы вы посидели с ним подольше, то он и сам разбил бы аппарат? Правда ж?

      – Скажите спасибо, что бабы его дома не было, – сказал Таранец, – до церкви пошла, в Гончаровку. Про то вам еще с Верхолыхой поговорить придется.

      Лука Семенович Верхола часто бывал в колонии по разным делам, и мы иногда обращались к нему по нужде: то хомут, то бричка, то бочка. Лука Семенович был талантливейший дипломат, разговорчивый, услужливый и вездесущий. Он был очень красив и умел холить курчавую ярко-рыжую бороду. У него было три сына: старший, Иван, был неотразим на пространстве радиусом десять километров, потому что играл на трехрядной венской гармонике и носил умопомрачительные зеленые фуражки.

      Лука Семенович встретил нас приветливо:

      – А, соседи дорогие! Пожалуйте, пожалуйте! Слышал, слышал, самовары шукаете? Хорошее дело, хорошее дело. Сидайте! Молодой человек, сидайте ж на ослони ось. Ну, как? Достали каменщиков для Трепке? А то я завтра поеду на Бригадировку, так привезу вам. Ох, знаете, и каменщики ж!.. Та чего ж вы, молодой человек, не сидаете? Та нэма в мэнэ аппарата, нэма, я таким делом не займаюсь. Низзя! Что вы, как можно? Раз совецкая власть сказала – низзя, я ж понимаю, как же. Жинко, ты ж там не барыся, – дорогие ж гости!

      На столе появилась миска, до краев полная сметаны, и горка пирогов с творогом. Лука Семенович не упрашивал, не лебезил, не унижался. Он ворковал приветливым открытым басом, у него были манеры хорошего хлебосольного барина. Я заметил, как при виде сметаны дрогнули сердца колонистов: Волохов и Таранец глаз не могли отвести от дорогого угощения, Задоров стоял у двери и, краснея, улыбался, понимая полную безвыходность положения. Карабанов сидел рядом со мной и, улучив подходящий момент, шептал:

      – От и сукин же сын!.. Ну, що ты робытымешь? Ий-богу, прийдеться исты. Я не вдержусь, ий-богу, не вдержусь!

      Лука Семенович поставил Задорову стул:

      – Кушайте, дорогие соседи, кушайте! Можно было б и самогончику достать, так вы ж по такому делу…

      Задоров сел против меня, опустил глаза и закусил полпирога, обливая свой подбородок сметаной; у Таранца до самых ушей протянулись сметанные усы; Волохов пожирал пирог за пирогом без видимых признаков какой-либо эмоции.

      – Ты еще подсыпь пирогов, – приказал Лука Семенович жене. – Сыграй, Иване.

      – Та в церкви ж служиться, – сказала жинка.

      – Это ничего, – возразил Лука Семенович, – для дорогих гостей можно.

      Молчаливый, гладкий красавец Иван заиграл «Светит месяц». Карабанов лез под лавку от смеха:

      – От так попали в гости!..

      После угощения разговорились, Лука Семенович с великим энтузиазмом поддерживал наши планы