Педагогическая поэма. Полное издание. С комментариями и приложением С. С. Невской. Антон Макаренко

нужно взять, это верно, он умеет с граками разговаривать, потому что и сам грак. А теперь идем спать, а то завтра нужно выходить пораньше, пока на хуторах не перепились. Так, Грицько?

      – Угу, – просиял Волохов.

      Мы разошлись. По двору гуляли Лидочка и Екатерина Григорьевна, и Лидочка сказала:

      – Хлопцы говорят, что пойдете самогонку трусить? Ну на что это вам сдалось? Что это, педагогическая работа? Ну на что это похоже?

      – Вот это и есть педагогическая работа. Пойдемте завтра с нами.

      – А что ж, думаете, испугалась? И пойду. Только это не педагогическая работа…

      – Так вы идете?

      – Иду.

      Екатерина Григорьевна отозвала меня в сторону:

      – Ну для чего вы берете этого ребенка?

      – Ничего, ничего, – закричала Лидия Петровна, – я все равно пойду!

      Таким образом у нас составилась комиссия из пяти человек.

      Часов в семь утра мы постучали в ворота Андрея Карповича Гречаного, ближайшего нашего соседа. Наш стук послужил сигналом для сложнейшей собачьей увертюры, которая продолжалась минут пять.

      Только после увертюры началось самое действие, как и полагается.

      Оно началось выходом на сцену деда Андрея Гречаного, мелкого старикашки с облезлой головой, но сохранившего аккуратно подстриженную бородку. Дед Андрей спросил нас неласково:

      – Чего тут добиваетесь?

      – У вас есть самогонный аппарат, мы пришли его уничтожить, – сказал я. – Вот мандат от губмилиции.

      – Самогонный аппарат? – спросил дед Андрей растерянно, бегая острыми взглядами по нашим лицам и живописным одеждам колонистов.

      Но в этот момент бурно вступил фортиссимо собачий оркестр, потому что Карабанов успел за спиной деда продвинуться ближе к заднему плану и вытянуть предусмотрительно захваченным «дрючком» рыжего кудлатого пса, ответившего на это выступление оглушительным соло на две октавы выше обыкновенного собачьего голоса.

      Мы бросились в прорыв, разгоняя собак. Волохов закричал на них властным басом, и собаки разбежались по углам двора, оттеняя дальнейшие события маловыразительной музыкой обиженного тявканья. Карабанов был уже в хате, и когда мы туда вошли с дедом, он победоносно показывал нам искомое: самогонный аппарат.

      – Ось![35]

      Дед Андрей топтался по хате и блестел, как в опере, новеньким молескиновым пиджачком.

      – Самогон вчера варили? – спросил Задоров.

      – Та вчера, – сказал дед Андрей, растерянно почесывая бородку и поглядывая на Таранца, извлекающего из-под лавки в переднем углу полную четверть розовато-фиолетового нектара.

      Дед Андрей вдруг обозлился и бросился к Таранцу, оперативно правильно рассчитывая, что легче всего захватить его в тесном углу, перепутанном лавками, иконами и столом. Таранца он захватил, но четверть через голову деда спокойно принял Задоров, а деду досталась издевательски открытая, обворожительная улыбка Таранца:

      – А что такое, дедушка?

      – Як вам не стыдно! – с чувством закричал дед

35

Ось! – Вот!