Кризис Ж. Евгения Батурина

а ведь правая – моя выигрышная, «рабочая» сторона.

      Потом вокруг меня все забегали и запричитали. Пытались отклеить от лица мои руки, которыми я его защищала. Я сопротивлялась и рук не отпускала – и чтобы от меня отстали, уткнулась Боре в грудь. Он меня очень аккуратно обнял, отгородил от всех, дистанцировал. Где-то далеко говорили люди, до меня доносились обрывки фраз: «лед неси уже», «отойдите от нее», «да я просто…», «нос-то цел?». Насчет носа я тоже беспокоилась – оттого, может, и держалась за него. Еще глаза. Хотелось бы, чтобы их все еще было два. Постепенно сквозь пелену стали проступать достаточно четкие мысли. Я не слышала звона стекла, потому что меня оглушило или потому что оно не разбилось? И если не разбилось, значит, порезы исключены? Я отодвинула руки, ладонями осторожно потрогала лицо. Нос на месте. Под ним не мокро, крови нет. Глаза есть, оба. Вот под ними мокро – но это, похоже, слезы. Или дождь: после грома и молний бывает гроза.

      Я зашевелилась в коконе, который соорудил для меня Боря, и он чуть расслабил руки. Я повернулась к людям. Ольга Кузнецова смотрела на меня с испугом, но я заметила, как на лицо ее постепенно снисходит радость и облегчение. Хороший знак. Она бросилась было ко мне, но Боря выставил руку вперед: пока нельзя.

      – Прости, Жозефиночка, – говорила Оля. – Дура я, рассказывала тебе, как у нас тут все хорошо продумано… А на двери ничего не успели написать, и вот. Ужас!

      – Хватит голосить, – вступил Вадим Кузнецов. – Сегодня же напишем! Прямо ночью. Чего уже себя ругать, без толку.

      Я поняла, что он так защищает жену. И решила ему помочь:

      – Не надо ночью. К следующему моему приезду напишите на стекле слово «Выход». Ну или слово «Дверь», для одаренных. А пока я и так запомню.

      – У тебя что-нибудь болит? – спросил Боря, пока остальные растерянно смеялись.

      – Я не чувствую половину лица, это минус. Зато реально видела молнии в кафе «Молнии»! Уникальный экспириенс, как сейчас пишут.

      Я улыбнулась Боре снизу вверх: мол, ничего, можно смеяться, гроза миновала. Ольга Кузнецова все-таки ко мне прорвалась и, ежесекундно извиняясь, стала прикладывать пакет со льдом к моему лицу. Один раз приложила к коленке – на всякий случай. Весь остальной персонал отеля «Журавленок» суетился и спрашивал, чего я хочу – кофе, воды, спать, гулять или (я четко расслышала!) козинаков из кунжута.

      Я почувствовала, что лицо деревенеет и опухает, и, пока карета совсем не превратилась в тыкву, решила удалиться. Боря кинулся открывать передо мной стеклянную дверь. Вадим Кузнецов подошел и зачем-то завернул меня в огромный плед. Такой миловидной юртой я и шагнула в лифт. До тринадцатого номера мы с Борей добрались без приключений.

      13-й номер, 3 мая, после полудня (и обезболивающего)

      Утром оказалось, что уже опять не утро, а два часа дня, и в номере я одна. А еще – что над глазом у меня теперь синяк. Довольно аккуратный, зато большой и фиолетовый. Цвета первых весенних грозовых туч, которые так любил то ли Фет, то ли Тютчев.

      Я сделала селфи с фингалом, отправила его сестре