ZигZаги Vойны. Сборник

к ней и опять на какое-то время забыл о голоде. Мне всегда нравилось, когда мама гладила меня по голове. Я начал засыпать. Мама часто так укладывала меня, когда приходило время. Совсем маленький Саша уже спал, а сёстры и Коля вели себя как взрослые, вполне осознавая происходящее.

      Дело шло к вечеру. В селе лаяли собаки, ревели коровы, визжали свиньи. Люди не успели их покормить или выпустить на пастбище. Немецкие автоматчики рыскали во дворах. Иногда гремел выстрел, и лай какой-нибудь собаки обрывался. «Моего убили, гады!» – с горечью сказала женщина, узнавшая своего питомца.

      Вдруг дверь со скрипом открылась. Все зашевелились и двинулись к выходу. Там стоял офицер, но уже другой: «Немецкое командование дарует вам жизнь. Можете идти домой». Воцарилась гробовая тишина. Потом послышался шёпот, и люди стали всё быстрее удаляться от проклятого места. Некоторые бросились бежать. Толпа рассыпалась на глазах. Мы тоже бежали. Уже дома, отдышались, долго не могли поверить, что всё закончилось. Мы радовались Свободе, Жизни и благодарили Бога за спасение.

      А Бог, действительно, был. В образе русской женщины. Она имела связь с партизанами. Воспользовавшись тем, что немцы отпускали тех, кто «забыл» дома своих детей, ушла из амбара и сообщила партизанам условия немецкого командования. И удалось договориться. Мы так и не узнали имя этой женщины. Но всегда помнили и чтили её.

      Своя доля

      Моей маме посвящаю.

Михаил Гладков

      Войну мы, кое-как, с трудом, но пережили. А это случилось уже в послевоенные годы, во время голодовки 1946–47-го. Началось восстановление разрушенного войной хозяйства. Стар и млад ринулись устраиваться на работу. Я с восьми лет занял место сельского пастуха Лёшки Бурдюга, которому исполнилось 14, и его приняли на рабочим на Хадыженскую нефтевышку. Лёшка гордился, что стал взрослым и носил спецодежду нефтяника. Мы, мальчишки помладше, завидовали ему.

      А я стал напарником у Дубинина Гришки, которому тоже исполнилось 14, но он не смог найти себе замену, и ему пришлось остаться пастухом. Гришка был за старшего, а я – подпасок. Пастухом он уже не хотел быть и эксплуатировал меня по полной. Как куда надо бежать, так давай, Миша, отгони, пригони, заверни. Хорошо, был у нас пёс толковый, смышлёный. Он всё время бегал со мной, помогал коров завернуть и направить куда надо. За день так набегаешься, что вечером, чуть стемнеет, уже с ног валишься.

      Приближалась осень, подошла пора в школу собираться. Я оказался в числе переростков. Мне к тому времени было уже 10 лет. Возник вопрос: идти в школу или продолжать работать пастухом. В школу решили идти даже те, кто давно должен был её закончить. Поэтому в одном классе сидели ученики разных возрастов. Особенно большое возрастное разнообразие было в первых классах, хотя многие переростки не пошли в школу.

      Моя мать тоже колебалась: отдать меня учиться или оставить