Сын. Филипп Майер

попытался, но запах был совершенно невыносим. А Мартин все пил и пил. Сидеть было больно даже в мягкой грязи. Пройдет, должно быть, несколько недель, прежде чем раны заживут. Мы прижались теснее друг к другу. Я почувствовал дурной запах и понял, что брат опять обгадился.

      – Не могу сдержаться, – извинился он.

      – Все нормально.

      – Впрочем, это неважно.

      – Мы просто должны терпеть, это не так уж сложно.

      – А что потом? Что будет, когда мы доберемся туда, куда они нас волокут?

      Я промолчал.

      – Не хочу этого знать, – заявил он.

      Я попытался его успокоить:

      – Но были же Джон Таннер, Чарлз Джонстон[20], ты сам читал все эти книжки.

      – Я не из тех, кто может прожить на древесной коре и крыжовнике…

      – Зато станешь легендой. Поедешь в Бостон и расскажешь своему приятелю Эмерсону, что ты настоящий мужчина, а не какой-нибудь там педерастичный поэт.

      Он промолчал.

      – Ты должен постараться, – продолжал убеждать я. – Ты рискуешь своим скальпом всякий раз, когда раздражаешь их.

      – Я делаю все что могу.

      – Это неправда.

      – Что ж, я рад, что ты так хорошо все понимаешь.

      И он вновь разрыдался. А потом просто захрапел. Я ужасно разозлился, потому что он вел себя как простой лентяй. Нас кормили наравне со всеми, и верхом мы скакали не дольше, чем сами индейцы; нам двоим досталось гораздо больше воды, чем им всем вместе, и еще неизвестно, как давно они в пути. Существует правило, которое мой брат не хотел признавать: если один человек может это сделать, значит, можешь и ты. Та к всегда говорил отец.

      Разбудили нас пощечинами, в кромешной тьме пристроили верхом, привязали. Далеко впереди мерцал яркий огонек, я догадался, что это горящая ферма. Удивительно, что белые забрались так далеко, но земли тут такие богатые, что я понимал, почему они рискнули. Подскакали несколько воинов, они, похоже, были довольны, что мальчишки притащили нас сюда.

      В темноте я разглядел, что наша ремуда пополнилась примерно дюжиной лошадей. И еще двумя пленниками. Судя по плачу, это были женщины, и кажется, немки, или, как мы их тогда называли, голландки.

      К восходу мы проскакали еще полсотни миль, дважды сменив лошадей. Немки ревели всю ночь. Когда рассвело, мы поднялись на месу[21] оглядеть окрестности. Впереди открывались огромные пространства – холмы, холмы до горизонта.

      Немки были голыми, как и мы. Одной лет семнадцать-восемнадцать, вторая чуть старше, и обе, несмотря на покрывавшую их кровь и грязь, в расцвете своей женской красоты. Чем дольше я на них смотрел, тем больше ненавидел и надеялся, что индейцы еще будут измываться над ними, а я смогу поглазеть.

      – Ненавижу этих голландок, – сказал брат. – Надеюсь, индейцы отымеют их как следует.

      – Я тоже.

      – Смотрю, ты неплохо держишься.

      – Потому

20

Известная история похищения индейцами группы молодых людей в 1790 г. Записанный братом Чарлза рассказ, своеобразная энциклопедия индейской жизни, был опубликован в 1827 году и быстро стал бестселлером.

21

Холм с плоской вершиной, столовая гора от испанского mesa (стол).