Или кормить акул, или быть акулой. Шон Чарт

вырывался я.

      – Тихо-тихо-тихо, боец, свои ребята, – улыбнувшись, поднял руки он, когда выдавил меня достаточно далеко от заварухи. – Хотел убедиться, что ты успокоился. Ты что тут устроил?

      Я устало закатил глаза. Все повторялось.

      – Ты все видел. Оставь меня уже.

      – Да я и не пристаю, просто не понимаю, что произошло. Такая суета – а причина какая?

      – Он оскорбил меня. Хорошо, что это слышал не я один.

      – Ну, это Бауди. Я его еще со школы знаю.

      – И что?

      – Да ничего, – его брови собирались в саркастичный треугольник, и я лишь закипал сильнее.

      – Что тебе тут кажется смешным? – спросил я, грозно глядя ему в глаза.

      – Бауди этот – очень тупой придурок, смысла с ним дело иметь нет никакого. Он неисправимый. Ударь ты его еще тысячу раз – он продолжит делать то, что делал. А этой нападкой, – он спародировал мой удар коленом, – ты все только усугубил.

      – Мне наплевать! – я лишь отмахнулся от Ибрагима, увидев, что Арби общается с кем-то на повышенных тонах.

      Я подбежал к ним и услышал, что он меня защищает, оправдывая мои действия тем оскорблением, которое Бауди прилюдно мне учинил.

      – Тебя назвать так, ты промолчишь, хочешь сказать? – нагнетал Арби.

      Сейчас он выглядел предельно угрожающе, отчего парень по имени Заурбек немного подсел.

      – Не надо было так резко набрасываться… – приговаривал Заурбек.

      – ДIавала, твоему дружку не надо было языком лишнее чесать. А раз сказал что-то – отвечай за свои слова!

      Я встал между ними, оттолкнув Заурбека.

      – Что ты ему объясняешь, Арби? – пренебрежительно спросил я. – Не видишь, что он такой же?

      Заурбек, качая головой и ухмыляясь, пригрозил мне указательным пальцем.

      – А с тобой мы еще не закончили, – по-чеченски сказал он, пятясь к сидевшему на газоне Бауди.

      И вот, как обычно, я вновь обо всем пожалел. Бауди не был сумасшедшим, но словно делал все, чтобы таковым казаться. С другой стороны, я понимал, что вряд ли сумел бы не отреагировать на его оскорбление. Я корил себя за то, что не умею терпеть; за то, что отличаюсь от других чеченцев; корил себя за то, что я с Москвы; корил Сулеймана за то, что поставил меня в команду с этим Бауди; корил Малика за то, что он передал мне эти оскорбления; корил себя за то, что плохо провел этот матч, ведь из-за моей игры теперь и этот день был испорчен.

      Все шло не так. Я вновь чувствовал себя маленьким мальчишкой, которого другие грозненские дети дразнили и задирали из-за того, что понимали, что он откуда-то издалека.

      – Плевать на них! – Арби уводил меня к будке. – Заберем свои вещи и уезжаем отсюда.

      Бросив еще один взгляд на поле, я увидел, что все наблюдают за нами: Бауди, морщившийся от болей в животе, его друг Заурбек, склонившийся над ним и держа руку у него на плече, и сочувственно ухмыляющийся мне Ибрагим – все они безмолвно провожали нас.

      – Я снова выглядел странно? – тихо спросил я Арби, когда мы прошли к будке